Друиды Русского Севера - [49]
В контексте историософских построений XX века напрашивается сопоставление с традиционалистским разграничением «народов суши» и «народов моря», гиперборейской традиции и «атлантизма». Вероятно, определенный смысл в этом сопоставлении есть, но наверняка конкретно-историческая ситуация была сложнее. При механическом переносе этой парадигмы на двадцать тысячелетий назад под категорию «атлантизма» подпадают и истоки всей индоевропейской культуры, с чем не согласился бы ни один традиционалист.
В «палеолитическом дискурсе» многие хорошо известные образы и символы сакрального искусства оказываются восходящими к борейской протоцивилизации. Например, знаменитый античный орнамент в форме меандра — вовсе и не античный, а палеолитический: он встречается в мезинской культуре (бассейн Десны — «традиция триады»). Сейчас многие ученые убеждены, что тут имеет место прямая генетическая связь.
К тому же направлению гиперборейской духовной культуры, к «традиции триады», по-видимому, относится и символ спирали, связанный с образом раковины. На палеолитических поселениях Поднепровья нередки находки морских (черноморских) раковин (подчас за сотни километров от моря). Они использовались как бусины или нашивались на одежду. Ученые спорят, служили ли эти раковины средством обмена или добывались во время дальних сезонных перекочевок к морю. Но в данном случае это не столь важно: главное, что рожденная самой природой спираль занимала важное место в иерархии образов культуры.
Все это означает, что выстраивается стройная диахроническая преемственность «опорных» ценностей духовной культуры — от палеолита, от борейской протоцивилизации до неолита (по крайней мере, с наступлением «века металла» картина усложняется). И этот вывод основан не только на интуитивных моментах, не только на компаративистике (в сфере языкознания или мифологии), но прежде всего на консервативных и потому особенно надежных археологических данных.
Картина — применительно к неплохо изученной Восточной Европе — получается примерно такая. В последние тысячелетия палеолита (более ранняя история, несмотря на всю значимость для науки таких поселений, как Сунгирь под Владимиром, известна нам не столь последовательно) единая этнокультурная общность охватывала обширную территорию бассейнов Вислы, Немана, Днепра и Западной Двины (свидерская археологическая культура). В начале мезолита складывается существовавшая 10—7 тыс. лет назад бутовская археологическая культура Волго-Окского междуречья; это были прямые преемники традиций палеолита, сохранявшие тесный контакт с балтийским регионом. В связи с этим невольно вспоминаются генетические связи — уже в «исторической» Древней Руси — населения новгородских земель с поморскими, балтийскими славянами, а также многократно отмечавшееся в ряде изданий последних лет, хотя и не вполне ясное сродство этнонима «венеды» (в славянском Поморье) и названия «Земли Вантит» в Волго-Окском междуречье. Быть может, истоки этих схождений следует искать «на глубине» в десятки тысячелетий?
Бутовская археологическая культура сыграла важную роль не только для Волго-Окско-Балтийского региона. Доказано, что около 8 тыс. лет назад влияние этой культуры распространяется далеко на север и восток — в Карелию, в бассейны рек Сухоны, Вычегды, Печоры. То есть очень значительная часть Восточной Европы была тогда населена этнически близкими группами людей>{120}. Вероятнее всего, и местное население, встреченное бутовцами в бассейнах северных рек, было им родственно, хотя мезолит (и тем более палеолит) этого региона изучен пока недостаточно хорошо.
А потом наступает новокаменный век, неолит, и прежнее бутовское население оказывается уже носителем верхневолжской, льяловской и других культур. В это время появляются керамические сосуды, и их схожесть, в частности, в орнаментации рядами ямок и отпечатками гребенчатого штампа, позволяет, с известными допущениями, говорить о культурной общности всей Северной Евразии — от Московии до Беломорья и от Балтии до Чукотки. Лишь в III тысячелетии до н. э. «век металла» начинает ускорять процесс этнического, лингвистического и культурного дробления. А наследие гиперборейской протоцивилизации постепенно становится лишь субстратом («подосновой», «глубинным слоем») возникающих новых культур. И чем ближе к нашему времени, тем труднее этот субстрат различить.
Схема этой преемственности выглядит просто и логично. В ней непротиворечиво сочетаются, например, и отстаиваемое известным украинским историком и археологом Ю. А. Шиловым мнение о приднепровской Аратте как центре формирования индоевропейской культуры в эпоху перехода к эре металла, и санскритское прочтение северорусских гидронимов российскими учеными Н. Р. Гусевой и С. В. Жарниковой.
Все это может свидетельствовать о различных этапах и географических «привязках» в истории гиперборейской протоцивилизации. Совсем не обязательно считать, что, допустим, ведийские арии Индии в исторически краткие сроки переселились на Индостан из полярных регионов. Просто в северном, таежно-тундровом регионе, с его глубокой традиционностью, хорошо сохранились топонимы, отразившие ностратический этап в развитии борейской языковой общности. А в санскрите индийских Вед те же архаичные словесные корни пережили тысячелетия благодаря исключительно точной передаче сакральных и языковых традиций, свойственной ведийской культуре.
