Друиды Русского Севера - [42]
Так размышления над книгой Б. Г. Тилака приоткрывают еще одну страницу в неписаной книге премудрости северной протоцивилизации. И можно с уверенностью предположить, что и «внутреннее Делание» идущих по пути посвящения, и практическая (глубоко сакрализованная) «огневая» работа с металлами, воспринимавшимися как чудесные дары Неба и Земли, соотносились с годичным литургическим кругом, с солнечными мистериями и наблюдениями за звездным небом — со всей той суммой верований и знаний, которую выявляет в Ведах Бал Гангадхар Тилак.
Его мысль о высоком уровне астрономических и математических знаний в палеолите, казалось бы, подтвержденная ныне и археологическими находками, и работами авторитетных ученых (например, исследования Б. А. Фролова, В. Е. Ларичева), тем не менее нередко подвергается сомнению. Отчасти это связано с распространенным убеждением в том, что люди древнекаменного века были вечными кочевниками, «бродячими номадами». А ведь для долговременных наблюдений за небом необходимы если не обсерватории, то во всяком случае какие-то стационарные пункты, для которых установлены точные «привязки» к сторонам света и небесным координатам — возможно, с ориентацией на приметные горы, скалы и т. п.
На нынешнем уровне наших знаний мы не располагаем неопровержимыми сведениями об астрономических обсерваториях палеолитической эпохи. Однако их поиски вовсе не бесперспективны. В последние десятилетия археологи — специалисты по верхнему палеолиту — пришли к выводу: несмотря на подчас весьма дальние сезонные перекочевки, образ жизни наших далеких предков, живших 20–30 тысячелетий назад, следует признать скорее оседлым. Во всяком случае, это относится к обитателям Приднестровья и бассейна Дона — к тем, кто сооружал поистине капитальные дома с использованием массивных позвонков мамонта и его реберных костей, служивших каркасом жилища.
Об оседлом характере жизни строителей этих домов (часто это были не полуземлянки, а именно настоящие, наземные дома) впервые сказал еще в 20–30‑е годы XX века П. П. Ефименко, основатель ленинградской школы палеолитоведения. Правомерно говорить о продуманной архитектуре этих сооружений, причем сейчас становится ясно, что традиции этой архитектуры на Восточно-Европейской равнине сохранялись тысячелетиями. И уже сами эти жилища могли, наверное, служить простейшими «обсерваториями», будучи «вписаны» в сакрально-географическое пространство точно так же, как, допустим, гораздо менее прочные современные юрты алтайских народов.
Однако наверняка существовали и более масштабные обсерватории — возможно, ландшафтного характера, — где гиперборейские мудрецы созерцали течение звезд и торжественное кружение полярных зорь. Такими обсерваториями вполне могли служить горы или даже целые «компактные» горные системы специфической конфигурации; ныне их, вероятно, следует искать на арктических островах, которые некогда возвышались среди обширных равнин, ставших в послеледниковую эпоху дном Ледовитого океана, его мелководным шельфом (подробнее об арктическом шельфе мы поговорим чуть позже).
Впрочем, скорее всего эти горные обсерватории борейской протоцивилизации и открывать-то не нужно: требуется лишь понять, каким образом могли использоваться в древности для наблюдений за небом те или иные давно известные нам горные структуры. Не исключаем, что в этом ряду — и необычайно правильной формы пирамидальная гора на Шпицбергене, и горы на острове Врангеля, о сакральном значении которых ходят смутные предания>{108}, и, конечно, кольцевые массивы Хибинских и Ловозерских гор. Ведь все-таки в 1922 году А. В. Барченко отправился искать следы гиперборейской культуры именно в Ловозеры, а не, допустим, на Полярный Урал. Вполне возможно, что он располагал в этом плане какой-то информацией, которая ныне утрачена.
Доступ к святилищам-обсерваториям на арктических островах мог осуществляться не только в те времена, когда шельф Ледовитого океана находился в надводном положении. Существует чрезвычайно интересная концепция Арктиды-Гипербореи, которая могла быть обитаема и тогда, когда уровень воды в океане уже несколько поднялся, но еще не наступило глобальное потепление. Уже не было сплошной «твердой земли», того Гиперборейского материка, который изображен на знаменитых картах Г. Меркатора XVI века; но «сушу» в Ледовитом океане могли тогда слагать как цепи островов, ныне ушедших под воду, так и лежащие на шельфе, а также над глубокими океанскими котловинами вековые льды, покрытые сверху плодородным слоем нанесенного за тысячелетия лёсса.
Эта концепция Арктиды — не столько альтернативная гиперборейской теории, сколько являющаяся ее вариантом, — разрабатывалась в XX веке многими отечественными исследователями, прежде всего выдающимся океанографом Я. Я. Гаккелем. Об Арктиде писали ботаник А. И. Толмачев, географы С. В. Тормидиаро и Л. С. Говоруха, геологи Н. А. Белов и В. Б. Нейман, гляциолог М. Г. Гросвальд, историк М. Д. Струнина. Сам термин «Арктида» был предложен еще в XIX веке немецким географом И. Эгером — применительно к полярному континенту, существовавшему, предположительно, 20–30 млн лет назад. Это предположение было во многом умозрительным; ученые XX века смогли его конкретизировать — и к тому же приблизить Арктиду к эпохе существования человечества. Я. Я. Гаккель, участник многих арктических экспедиций, составитель первой батиметрической карты Арктического бассейна, писал, что, по-видимому, значительные участки суши существовали в позднечетвертичное время и в пределах северного шельфа, и в Арктическом бассейне; вдоль крупнейших подводных хребтов скорее всего протягивались гряды небольших островов
