Друид - [220]

На следующий день ворота Алезии открылись. Верцингеториг, царь арвернов, выехал за городские стены и оказался на нейтральной полосе. Его никто не сопровождал, он отправился в свою последнюю поездку совершенно один. В стоивших целое состояние позолоченных доспехах он сидел на лошади, гордо подняв голову и выпрямив спину. Верцингеториг направился к внутреннему кольцу укреплений, возведенных римлянами. Несколько десятков легионеров тут же разобрали часть частокола длиной около двадцати шагов и засыпали землей участок рва.

Я медленно поднялся, но Люсия осталась лежать на земле. У нее больше не было сил, она заболела. Я взял ее на руки и, прихрамывая, поплелся вдоль рва. В нескольких сотнях шагов от того места, где легионеры разобрали частокол, я уселся на землю. Люсия сильно дрожала всем телом. Через какое-то время послышались звуки туб, а солдаты Цезаря начали стучать гладиусами по обитым железом краям щитов. Затем до моего слуха донеслись громкие возгласы: «Да здравствует Цезарь! Да здравствует император!»

Вскоре появился и сам проконсул верхом на Луне. Он остановил лошадь на засыпанном землей участке рва, как раз между двумя сторожевыми башнями. Его пурпурная накидка развевалась на ветру. Слева и справа от Цезаря остановились его легаты, которые тоже были верхом. Все офицеры, наблюдавшие за происходящим, пришли туда пешком. Несколько сотен лучников достали из колчанов стрелы и натянули тетивы своих луков — они держали на прицеле всего лишь одного кельтского воина.

Верцингеториг остановил лошадь примерно в пяти шагах от проконсула. Затем он медленно спешился, погладил свою кобылу по голове и прижался щекой к ее морде. Мне показалось, будто он что-то нашептывает животному. Через несколько мгновений царь арвернов отпустил поводья. Почему-то в тот моменту меня создалось впечатление, будто Верцингеториг, отпустив поводья своей любимой кобылы, хотел показать всем, кто на него смотрел, что с этого самого момента он не отвечает за дальнейшую судьбу Галлии.

Царь арвернов подошел к Цезарю. Проконсул не сказал ему ни слова. Думаю, что он относился с уважением к своему врагу. Верцингеториг положил свой меч у ног лошади Цезаря. Затем он расстегнул свой пояс, и висевшие на нем ножны и кинжал упали на землю. Алезия пала. Цезарю вновь удалось покорить Галлию. Верцингеториг развязал кожаные ремни, удерживавшие его доспехи, и бросил доспехи рядом с мечом. Затем царь арвернов встал на одно колено и опустил голову.

— Ты победил, Цезарь, — сказал он. — Тебе сопутствовал успех, и ты вновь прославил свое имя. Прошу тебя, возьми мою жизнь, но пощади мой народ.

Цезарь дал знак своим офицерам. Четверо из них сделали несколько шагов вперед и встали по обе стороны от царя арвернов. Верцингеториг поднялся на ноги и, не оказывая сопротивления, дал увести себя. Не торопясь, проконсул выехал на своей кобыле за пределы лагеря и направился ко мне. Я даже не попытался встать на ноги, а по-прежнему сидел в траве, держа Люсию на руках.

— Друид, почему ты предал меня?

Я ответил молчанием на вопрос проконсула. Затем до моего слуха донесся чей-то голос. Кто-то спрашивал у Цезаря, когда следует отдать легионерам приказ распять меня на кресте. Я даже не поднял головы.

— Ты предсказывал мне, что я найду свою смерть не в Галлии. Знаешь, похоже, ты оказался прав, друид.

— Тогда хотя бы сделай из него раба, проконсул! — воскликнул один из легатов.

— Он свободен, — бросил Цезарь и поскакал назад в лагерь.

Свободен? Я поплелся к одному из тех небольших трактиров, где продавали жареное мясо, хлеб и вино. Великое множество таких закусочных появилось вокруг Алезии, они выросли словно грибы после дождя. Повсюду виднелись лагеря, разбитые работорговцами, которые дожидались, когда закончится противостояние кельтов и римлян. Эти стервятники и их личные армии тоже должны были чем-то питаться. Кельты, владевшие когда-то трактирами и харчевнями, уничтоженными во время военныхдействий римлянами или сожженными по приказу Верцингеторига, следовали за гиенами и шакалами Римской империи, чтобы, продавая еду этому отродью, кормить себя и свои семьи. Везде было в избытке мягкого белого хлеба и галльских копченых колбасок. Но меня больше интересовало вино, в котором тоже не было недостатка. Когда Алезия пала, начались дожди. Я лежал в грязи под открытым небом, среди небольших трактиров и пивных и время от времени прикладывался к меху с вином. Когда мои запасы этого напитка богов подходили к концу, я давал сестерций какому-нибудь пробегавшему мимо мальчугану, чтобы тот сбегал в ближайший трактир и наполнил мех красной жидкостью, помогавшей мне забыться. Однажды утром какой-то мальчишка сказал мне, что Люсия умерла. Я лежал на земле, как всегда, обняв ее и прижав к себе. Приложив руку к ее животу, я почувствовал, что Люсия стала такой же холодной, как кожаный мех с вином. Боги окончательно отвернулись от меня.

Я похоронил свою любимицу прямо в размокшей земле рядом с тем местом, где я лежал в грязи. Больше всего на свете мне хотелось напиться так сильно, чтобы лишиться рассудка. Дни и ночи я проводил под открытым небом, порой мне казалось, что дождь и ветер пытаются уничтожить меня. Когда вновь начинало светить солнце, налипшая на мое тело грязь высыхала, и тогда у меня возникало ощущение, будто мое тело покрыто второй кожей, которая трескалась при каждом движении.