Другой путь. Часть 1 - [14]

– Как это?

– Леонид Ильич со товарищи на волне подъема нефтяных цен в начале семидесятых очень своеобразно перестроил нашу внешнюю торговлю и, соответственно, внутреннюю структуру производства и потребления. Теперь СССР полностью зависим от цен на нефть. А цены устанавливают они – американцы и англичане – на своих биржах. И цена выражается в долларах. Которыми, и только ими, за нефть и расплачиваются. Для того, чтобы накормить детей в пионерском лагере, нам нужно продать тонну нефти. Но если цена упадет в пять раз? Если ее сознательно уронят? Достаточно ли будет нам продать пять тонн, чтобы обеспечить детишек? Удивишься, но нет! Потому что добыча нефти тоже стоит денег и когда для выкачивания одной тонны нефти нам нужно будет продать две – наша экономика рухнет в такую яму, что выкарабкиваться придется десятилетиями. И в эту нефтяную яму мы будем падать несколько раз – каждые десять лет. Наше престарелое Политбюро, состоящее, кстати, сплошь из материалистов, почему-то считает, что политика первична над экономикой. Странно, материалисты, а проповедуют оголтелый идеализм. Вроде того, что возбужденный лозунгами энтузиазм победит любую экономическую реальность. Что достаточно рассказать негру в Анголе про идеи Карла Маркса (ну и подкинуть немного крупы и пару «Калашниковых»), и он перестанет желать здоровья своим детям, богатства родителям и жена его откажется от новой швейной машинки, и все вместе они ринутся на штурм правительственных казарм. А так не будет! Если у тебя есть деньги – можешь исповедовать любую идеологию, ее примут. Но если свои слова ты не можешь подкрепить ничем, кроме других слов – то перспектива твоя рисуется очень ясно. И тот же Карл Маркс это прекрасно понимал. Только почему-то излишне уверовал в разобщенность капиталистов и в солидарность пролетариев. А все ровно наоборот. Капиталистам проще договориться. Они умнее, образованнее, сытее – у них есть время на обдумывание и им есть, что терять. И когда наши старцы – политические долгожители не смогут обменивать нефтяные доходы на датскую свинину и канадский хлеб – их ближайшие помощники сами начнут раздирать страну на части, норовя ухватить кусок побольше и пожирнее.

– Подожди-подожди-подожди, Серый, – запротестовал Захар. – Я ничего не понял! Нам-то что делать, если целое Политбюро со всеми их отделами ЦК, с аналитиками КГБ, не понимают, куда движется страна?

– Сдается мне, многие прекрасно понимают, – не согласился я. – Только их это устраивает. Каждый второй секретарь хочет стать первым. И лучше не секретарем, а хозяином. Врубаешься?

– Так это же заговор! Нужно все-таки писать в Политбюро!

– Успокойся, писатель! – Надоел он мне со своим письмом! – Есть старинная английская поговорка: когда правила игры не позволяют джентльменам выигрывать, джентльмены меняют правила!

Майцев задумался.

– Как это?

– Когда тебе из колоды выпадает «очко», то, чтобы тебя победить, мне нужно придумать комбинацию «королевское очко»! И убедить тебя в него поверить.

– Разве это честно?

– Какова цель игры у ее участников? Если игра идет не на фантики?

– Выиграть, разумеется.

– Что-то не слышал я в твоем определении цели слова «честно».

– Не, ну это как бы само собой!

– Вот поэтому нашу с тобой страну и поставили в позу пьющего оленя. Мы полагали, что с нами будут поступать «честно». А цель у игроков была – всего лишь «выиграть». Неважно как. И теперь ты предлагаешь играть по их правилам: «письмо в Политбюро». Это психушка, химия всякая и бесславный конец, в котором ты ничем не управляешь. Нет… нам нужен совсем «другой путь».

– Ты что-то придумал!

– Я знаю будущее! – подмигнул я. – Пусть кусками, но не это главное. Главное – я могу его менять в нужных мне направлениях. И узнавать то, чего никогда не должен был узнать!

– Как это? – Захар даже привстал и прошелся передо мной. – Как можно менять будущее? Не, ну то есть это понятно, мы все его ежеминутно меняем, но как ты собрался делать это в нужном направлении?

Я задумался, соображая, как бы попроще объяснить свою догадку.

– Раз уж мы с тобой начали говорить о картах, то вот ты что знаешь о преферансе?

– Брат двоюродный Мишкан, приезжал в прошлом году, показывал, но я не запомнил торговлю. Ну, в общаге еще у Санька с Виталем в комнате часто народ собирается – под пивко месятся – тоже смотрел как-то пару раз. Только я не знаю, как пулю рисовать.

– И я не умею играть, даже пулю твою не видел никогда. Но стоит мне однажды сесть с кем-то за стол с серьезными намереньями научиться – и я буду обладать всем своим двадцатипятилетним опытом знания этой игры. И как думаешь, кто тогда выиграет первую же пульку? Врубаешься, доктор Пилюлькин?

Захар неторопливо сложил пустые бутылки в сеточную авоську и только потом ответил:

– Так это же вообще!.. Если нас не затопчут, то мы их порвем! Говори, что делать? Я тебе верю.

Я рассмеялся.

– Захар, давай завтра, хорошо? Мне нужно немножко пораскинуть мозгами.

Мы направились к перекрестку, на котором всегда прощались после института.

В этот раз прощанье затянулось: Захар изводил меня малозначительными вопросами, два раза уходил и потом догонял меня, но все-таки мне удалось его спровадить, пообещав, что теперь он будет обо всем узнавать новости из первых рук – раньше, чем они случаться.