Другой Пастернак: Личная жизнь. Темы и варьяции - [192]
ГЛАДКОВ А.К. Встречи с Пастернаком. Стр. 243.
Это будто бы бесшабашное, отчаянное, барачное: «Ирка, как мы будем жить?!» Она была непотопляема, Ивин-ская, – но из тех непотопляемых, которые уже на дне, и отвага их стоит столько, сколько они имеют за собой что терять, скольким рискуют. Мужества нужно гораздо больше для того, чтобы вернуть себе свое достоинство – а оно даже легче, подчиняясь нравственной гравитации мироздания, которое стремится к добру, возвращается к тем, кто на дно был опущен насильно. У Ивинской были все шансы на то, чтобы не остаться в истории литературы девахой.
«Как во сне от усталости, от слез, виделись мне какие-то люди, которых мать собрала на поминки, пьяный мой соученик по институту, читавший „Марбург“, заплаканная Люся Светловская, Марк Семенович, Юля, деловито помогавшая матери. Мы остались ночевать в избе. Разложили оставшихся на полу. Все затихло, но мало кто спал. Вдруг, среди ночи, мама, до этого державшая себя в руках, закричала, охваченная почти пророческим предчувствием: „Ирка, что же теперь будет!“»
ЕМЕЛЬЯНОВА И.И. Легенды Потаповского переулка.
Стр. 202—203.
«После встречи с Ольгой Ивинской Лидия Леонидовна поняла, что в ее участии нет никакой необходимости, Ольга Всеволодовна была уверена в том, что теперь она будет распорядительницей наследных дел. Но в действительности ее положение было весьма ненадежно и угрожаемо, потому что Пастернак не оставил завещания и никого не назначил своим душеприказчиком, а доверенности теряли силу с его смертью».
БОРИС ПАСТЕРНАК. Письма к родителям и сестрам. Стр. 867 (текст комментаторов Е.Б. Пастернака
и Е.В. Пастернак).
Наступил еще один «Август» – Август Второго Чемодана, Пастернака не было в живых, деньги за «Доктора Живаго» ему продолжали причитаться, и у него остались наследники. Ольга Всеволодовна больше не хотела бездны унижений.
«И выглядело это благородно – после смерти Б.Л. поддержать непризнанную вдову, которой отказано во всех наследственных правах на родине».
ЕМЕЛЬЯНОВА И.И. Легенды Потаповского переулка. Стр. 212.
Вдове отказал в признании Пастернак.
«Супруги Бенедетти <> явившись к нам <>, передали матери еще больший чемодан. <> Нашим изумленным взорам открылись толстенные пачки денег, скрепленные иностранными булавочками, уложенные тремя рядами в большом дорожном чемодане. <> Мать машинально переложила эти скрепленные пачки в сумки и чемоданчик, и мы распрощались. Дальше все помнится как в тумане. Мама поставила сумку под кровать, остальные пачки разнесла трем своим подругам. Часть – маленькую – мы дали Полине Егоровне (домработнице). Сыпались советы – купить загородный домик, поехать на курорт».
Там же. Стр. 213.
«16 августа мама купила пресловутый полированный шкаф. Ей хотелось заняться устройством дома, чтобы заполнить свой зиявший непривычной пустотой досуг, чтобы как-то употребить эти свалившиеся деньги». Свалившиеся деньги сдают в милицию, если совсем уж невдомек, кому они принадлежат на самом деле. Далее Ирочка говорит встревоженно: «Она все мечтала о памятнике на могиле (хороший памятник, хорошего скульптора, изготовленный в дар, был поставлен вовремя над могилой Пастернака). Но кто бы допустил ее тогда, когда были живы две законных жены, до хозяйничанья на могиле!»
Там же. Стр. 216.
«Я подавлен всей идущей кругом жизнью, полетом, огромным количеством честных людей, живущих как надо, как требуется временем, и только я один подозрителен сам себе, и не собираюсь исправиться, и буду чем дальше, тем все хуже…» (Письмо Пастернака от 21 февраля 1959 г.)
ИВИНСКАЯ О.В. Годы с Борисом Пастернаком.
В плену времени. Стр. 427.
Однако для него уже – круг разорвался.
«Когда Советский Союз уже прекратил свое существование, незадолго до смерти Ольги Ивинской, я встретился с ней в Москве. Она уже не поднималась с постели, однако водки и сигарет для этого долгого разговора было предостаточно. Потом она написала мне письмо о Фельтринелли, Пастернаке и о двух звездах, говорящих друг с другом, как в стихотворении Лермонтова».
ФЕЛЬТРИНЕЛЛИ К. Senior Service. Стр. 188.
Из-за того, что русские женщины после застолий пишут письма, которые напоминают иностранцам стихотворения Лермонтова, те всегда замечают, что и сколько русские женщины пьют. Маргерит Дюра под конец жизни, под восемьдесят лет, выпивала по нескольку бутылок вина в день, вид имела от этого не очень опрятный, Франсуаза Саган стаканами пила виски после заключения своего первого литературного контракта (который подписывал ее отец за ее малолетством) на издание своей первой триумфальной книги. Ей было восемнадцать лет. Никто не обращал на это большого внимания. Анна Ахматова выпивала несколько стопок водки – и это было уже хуже.
Ивинская много пила и получила разрушение личности по алкогольному типу: истерию, беспорядочные половые связи, потерю памяти… «Ольга Всеволодовна жаловалась, что совсем разрушилась память, ничего не помнит, смогла только сделать двадцатиминутную запись воспоминаний на магнитофоне, писал за нее совсем посторонний Пастернаку человек, заимствуя материалы, где придется» (МАСЛЕННИКОВА З.А. Борис Пастернак. Встречи. Стр. 328). Поэтому ей на пользу, по замечанию ее дочери, шли лагеря, где все-таки были ограничения.
Тамара Катаева — таинственный автор двух самых нашумевших и полемических биографий последнего десятилетия — «АНТИ-АХМАТОВА» и «ДРУГОЙ ПАСТЕРНАК». Виртуозно объединив цитаты из литературоведческих и мемуарных источников с нестандартным их анализом, она стала зачинательницей нового жанра в публицистике — романа-монтажа — и вызвала к жизни ряд подражателей. «Пушкин: Ревность» — это новый жанровый эксперимент Катаевой. Никто еще не писал о Пушкине так, как она.(Задняя сторона обложки)«Пушкин: Ревность», при всей непохожести на две мои предыдущие книги, каким-то образом завершает эту трилогию, отражающую мой довольно-таки, скажем прямо, оригинальный взгляд на жизнь великих и «великих».
Автор книги рассматривает жизнь и творчество Анны Ахматовой со своей, отличающейся от общепринятой, точки зрения.
Тамара Катаева — автор четырех книг. В первую очередь, конечно, нашумевшей «Анти-Ахматовой» — самой дерзкой литературной провокации десятилетия. Потом появился «Другой Пастернак» — написанное в другом ключе, но столь же страстное, психологически изощренное исследование семейной жизни великого поэта. Потом — совершенно неожиданный этюд «Пушкин. Ревность». И вот перед вами новая книга. Само название, по замыслу автора, отражает главный пафос дилогии — противодействие привязанности апологетов Ахматовой к добровольному рабству.
М.В. Ломоносов, как великий ученый-энциклопедист, прекрасно понимал, какую роль в развитии русской культуры играет изобразительное искусство. Из всех его видов и жанров на первый план он выдвигал монументальное искусство мозаики. В мозаике его привлекала возможность передать кубиками из смальты тончайшие оттенки цветов.До сих пор не оценена должным образом роль Ломоносова в зарождении русской исторической картины. Он впервые дал ряд замечательных сюжетов и описаний композиций из истории своей родины, значительных по своему содержанию, охарактеризовал их цветовое решение.
В основе автобиографической повести «Я твой бессменный арестант» — воспоминания Ильи Полякова о пребывании вместе с братом (1940 года рождения) и сестрой (1939 года рождения) в 1946–1948 годах в Детском приемнике-распределителе (ДПР) города Луги Ленинградской области после того, как их родители были посажены в тюрьму.Как очевидец и участник автор воссоздал тот мир с его идеологией, криминальной структурой, подлинной языковой культурой, мелодиями и песнями, сделав все возможное, чтобы повествование представляло правдивое и бескомпромиссное художественное изображение жизни ДПР.
Кто такие чудаки и оригиналы? Странные, самобытные, не похожие на других люди. Говорят, они украшают нашу жизнь, открывают новые горизонты. Как, например, библиотекарь Румянцевского музея Николай Федоров с его принципом «Жить нужно не для себя (эгоизм), не для других (альтруизм), а со всеми и для всех» и несбыточным идеалом воскрешения всех былых поколений… А знаменитый доктор Федор Гааз, лечивший тысячи москвичей бесплатно, делился с ними своими деньгами. Поистине чудны, а не чудны их дела и поступки!В книге главное внимание уделено неординарным личностям, часто нелепым и смешным, но не глупым и не пошлым.
В книге Рудольфа Баландина читатель найдет увлекательные рассказы о странностях в жизни знаменитых интеллектуалов от Средневековья до современности. Герои книги – люди, которым мы обязаны выдающимися открытиями и техническими изобретениями. Их гениальные мысли становились двигателем человеческой цивилизации на протяжении веков. Но гении, как и обычные люди, обладают не только достоинствами, но и недостатками. Автор предлагает ответ на вопрос: не способствовало ли отклонение от нормы, пусть даже в сторону патологии, появлению нетривиальных мыслей, решений научных и технических задач?
В книге собраны очерки об Институте географии РАН – его некоторых отделах и лабораториях, экспедициях, сотрудниках. Они не представляют собой систематическое изложение истории Института. Их цель – рассказать читателям, особенно молодым, о ценных, на наш взгляд, элементах институтского нематериального наследия: об исследовательских установках и побуждениях, стиле работы, деталях быта, характере отношений, об атмосфере, присущей академическому научному сообществу, частью которого Институт является.Очерки сгруппированы в три раздела.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.