Другой Пастернак: Личная жизнь. Темы и варьяции - [186]

«…Когда Пастернаку пригрозили высылкой, Ивинскую охватила паника. Грозивший отъезд Пастернака за границу превращал ее в ничто. Этого она не могла допустить, пусть ценой сотрудничества с гонителями поэта. <> Ивин-ская <>рассудила, что лучше униженный Пастернак здесь, чем опальный нобелевский лауреат где-то там».

ЛИВАНОВ В.Б. Невыдуманный Борис Пастернак. Стр. 99.

Одной славой сыт не будешь, снижать уровень жизни она не собиралась – с какой стати, она и так всем пожертвовала, деньги нужны. И вот «…Ольга Всеволодовна хлопотала о новых заказах для него на переводы, самая мысль о которых вызывала тогда у отца ужас» (Существованья ткань сквозная. Борис Пастернак. Переписка… Стр. 548). Он все это прошел, он хотел бы все оставить в прошлом. Но она понесла ему библейских детей его старости (правда, непрошеных).

Как в апокрифических рассказах Хармса: «Лев Толстой очень любил детей. Когда к нему приходили гости, он наберет детей, и давай их раздавать. Тургенев очень этого не любил, ему всегда доставались то вшивые, то кусачие». После Нобелевки, замаячившей возможности прокормить всех только собой, переводы (пусть «совершенно особый мир, очень высоко разработанный, гениальный и глубокий») КАЛЬДЕРОНА покажутся и вшивыми, и кусачими.

Ольга Ивинская всегда очень хорошо одета на фотографиях: все новое, качественное, импортное, очень новые сумки, хорошие часы, короткие рукава. А что пальтецо – так и Жаклин Кеннеди все рукава 3/4 носила, и пальто – 7/8, косынки. Такая была мода, и если Зинаида Николаевна не переменила фасонов за 30 лет, так на то она и была цельной натурой. Высеченной из одного куска мироздания. Насчет Ивинской все как-то попроще.

«И это пальтецо» – Пастернак изъясняется как иностранец. Ну да, пальто не с каракулем, но у кого же в Советском Союзе было не пальтецо?

«Он <> побежал на телеграф, где дал две телеграммы. Одну в Стокгольм с отказом, а другую в ЦК: „Дайте Ивин-ской работу в Гослитиздате, я отказался от премии“». Что Ивинской было до этой работы?

«…она в ответ на папины успокоительные слова резко сказала: „Да, конечно, тебе ничего не сделают, а от меня костей не соберешь“».

Существованья ткань сквозная. Борис Пастернак.

Переписка… Стр. 538.

Тогда ей еще возможность такой комбинации с чемоданами не приходила в голову, потом – пришла, но пострадавшей она себя считала за Пастернака.

Первый чемодан привезли при жизни Пастернака. Он отдал часть Зинаиде Николаевне, как презрительно пишет Ирочка – «на хозяйство» (и больше ей ни на что не надо, не то что мамины «кремы для лица…», это ведь для большего женского геройства), да и просто ставя ее на место экономки при писательском доме; далее, со сдержанным возмущением – «Леня купил себе машину», Леня еще тут кто такой, чтобы машины покупать на деньги Пастернака, когда ни у Ирочки нет, ни у ее жениха, маме приходится на такси ездить в деревню.

Второй чемодан был получен Ивинскими уже без Пастернака. Они считают, что издатели поступили «благородно» – поддержали… Они не имели права так делать – после смерти Пастернака никакие его доверенности Ивинской на получение денег не имели законной силы. Все должна была получать Зинаида Николаевна. Благородные издатели знали, что Зинаида Николаевна не стала бы брать от них никаких чемоданов, Зинаида Николаевна никогда не делала ничего противозаконного. Это у них, немного неправильно, немного по-мещански, называлось «благородством», «сблагородничала».

«Зина сблагородничала и заплатила за себя и детей за все эти месяцы в Литфонд, хотя с лихвой все это отработала и могла бы не платить ни копейки» (Существованья ткань сквозная. Борис Пастернак. Переписка… Стр. 427), «… я ей отвечала, что такие вещи, как честность, порядочность и благородство (все то же неворовство), не требуют похвалы, они должны быть обычным явлением. Она сказала, что, как ни странно, из сорока восьми матерей, ехавших с нами, я была в этом смысле единственной» (Борис Пастернак. Второе рождение. Письма к З.Н. Пастернак. З.Н. Пастернак. Воспоминания. Стр. 307). (Зина пишет это про себя, при ее абсолютной правдивости – это так и было.)

Но это гораздо ближе к истинному благородству, чем афера благородного издателя, который, будучи информирован о грядущей денежной реформе, провернул валютно-финансовую операцию а-ля Сорос, с обычным эффектом снижения имиджа обратно пропорционально сумме сделки. К Зинаиде Николаевне он сунуться бы с чемоданом не посмел – она точно отнесла бы его в казавшиеся ей самыми компетентными и суровыми органы. И разгорелся бы международный скандал, в котором Зинаида Николаевна выглядела бы дурой, писатель Пастернак – запутавшимся, слабым, попавшим в маркое положение человеком, Советское государство – злодеем и грабителем, жуликоватый издатель – мошенником, а вороватая пронырливая дама, присвоившая себе чемодан не принадлежащих ей денег – так, как есть, – воровкой.

Мечта Достоевского – полный чемодан денег.

«Я встревожилась и спросила его, откуда эти деньги. <> Эти последние три года я жила в полном неведении относительно его материальных дел и не знала, верить или не ве-