Другое тело - [48]

— Кроме того, — добавил Киприян, — митрополит отрекомендовал нам монаха Ружичку как доброго христианина и прекрасного человека, так что твой шаг в его сторону и встреча с ним дадут возможность загладить недоразумение…

Таким образом, в назначенный день иеромонах Гавриил отправился в сентандрейский дом священника на Клисе.

* * *

Было это в день поминовения святого апостола Симона Зилота. Прекрасное венское утро, спускаясь вниз по Дунаю, в Сенандрее превратилось в жалкий больной день. Проснувшись, отец Ружичка удивленно осмотрел из постели свою еще незнакомую ему сентандрейскую комнату. Наконец он нашел взглядом все свои вещи, они были вынуты из дорожных сундуков и расставлены и разложены по новому жилищу, что же касается приглашенного из Вены часовщика Антона, то его еще не было. Отец Ружичка спустился вниз и позавтракал в новой для себя столовой за столом под светильником со стеклянной шляпой-абажуром, с обода которого свисали украшавшие его серебряные вилки и ложки. Время текло медленно, и он принялся внимательно рассматривать свои ногти, покрытые белыми пятнышками.

Наконец появился и Антон Брак вместе с двумя помощниками, которые внесли в столовую какой-то тяжелый запакованный предмет. Они поставили его на сундук с тремя висячими замками и по знаку Антона Брака освободили от упаковки. Перед глазами отца Ружички предстало прекрасное творение человеческих рук: из огромного ящика, сплетенного из ивовых прутьев, извлекли тяжелые настольные астрономические часы — табернакль. Дерево, бронза, стекло, позолота, латунь, эмаль. Два маятника — с солнцем для дневного времени, с луной для ночного… На циферблате значилось:

ANTON BRACK IN WIEN

AD 1715

— Работают от пружины и зубчатых валиков, благодаря которым звучат две мелодии, — с гордостью сказал мастер Брак. — Музыку для часов написал некий господин из Зальцбурга, по инициалам которого — L. М. — можно предположить, что это тамошний капельмейстер Леопольд…

— А то, о чем мы говорили, Dominus vobis cum — Да пребудет Бог с вами? — быстро проговорил отец Ружичка, оглянувшись на присутствовавших в столовой.

При этих словах Брак махнул рукой, и его люди вышли. Они остались вдвоем — заказчик и часовой мастер.

— Скажи, Антон, Dominusvobiscum, вставил ли ты устройство, о котором мы уговорились?

— Да, ваше преподобие, оно здесь. Часы в часах. Отмеряют секунды…

И вот теперь, после полудня, именно перед этими часами и застал иеромонах Гавриил отца Ружичку. Тот был в огромном парике из кудрявых чужих волос, с румяными губами, руку его, которой он чуть позже благословил трапезу, украшали перстни. Его левый глаз был заметно быстрее правого. Держа самого себя в объятии, он с гордостью провел гостя через большую столовую к одному из высоких окон и открыл его. Окно оказалось заполнено книгами, которые стояли внутри на полках. За книгами виднелась Сентандрея со всеми своими башнями и парящими в воздухе птицами. Священник достал одну книгу в прекрасном переплете из кожи ящерицы и показал ее гостю.

— Возможно, вы знаете этого автора.

Иеромонах Гавриил раскрыл книгу и прочитал название:

ILLYRICUM VETUS ЕТ NOVUM[10]

— Это труд весьма образованного человека, Яна Томки Сасского, — тут же заметил отец Ружичка. — Не исключаю, что вы имели возможность встретить его во время вашего служения в Джуре. Я с ним познакомился именно там, он был ректором евангелистского лицея. Меня очень заинтересовала та часть сочинения, где говорится об истории вашего края. Я слышал, что вы прекрасный каллиграф, и знаю, что и здесь, и в Будиме есть люди, которые заказывают вам списки с тех или иных книг. Могу ли и я попросить вас, Dominusvobiscum, переписать для меня отмеченную главу из этой книги? Можно скорописью.

С этими словами отец Ружичка положил свои ладони поверх рук Гавриила, которые держали раскрытую книгу, и так, четырьмя руками, захлопнул ее, а потом снова открыл уже на другом месте, где между страницами блеснула золотая монета.

— А это за ваши труды, — подвел черту под разговором отец Ружичка и еще до того, как они перешли к обеду, передал гостю книгу, завернутую в красивый полосатый платок.

Усевшись за стол, хозяин спросил гостя, что ему налить: мускат из Будима, вермут из Фрушкагорья или венгерский токай.

Заметив на лице монаха сомнение, священник улыбнулся и, налив два бокала муската, предложил ему выбрать любой бокал, а себе взял оставшийся. Отпив глоток, отец Ружичка вздохнул:

— Не бойтесь, Dominusvobiscum, несмотря на то что обо мне говорят, я прибыл в Сентандрею вовсе не затем, чтобы положить конец вашей жизни, мой дорогой друг и брат во Христе. Правда, не скрою, среди моих прихожан есть такие, кто после той вашей проповеди мечтает, чтобы вы оказались на дне реки, особенно если бы я закрыл на это один глаз, а Господь Бог оба. Но даже если бы я это и допустил, Бог, и мы это знаем, этому бы не попустительствовал, и ничего страшного бы не случилось. Так что у вас нет причин опасаться. Другое дело, и об этом я открыто говорю перед вами, но, правда, исключительно перед вами, что мне хотелось бы извлечь пользу из вашей смерти, когда бы и по какой бы причине она ни наступила. Правда, с этим я, заметьте, вовсе не спешу и не имею намерения что-то умышленно подстраивать или ускорять. Кстати, возможно, Бог захочет, чтобы я покинул этот мир раньше вас, Dominusvobiscum! Кто знает? Тогда вы извлечете пользу из моей смерти… Все в руках Божьих. Но я вижу, что, может быть, было бы лучше продолжить наш разговор не на немецком, а на греческом, он для вас более привычен.