Другие люди. Таинственная история - [65]

Он помрачнел и выпрямился. В его воспаленных глазах отразилась обида.

— Полагаю, тебе следовало бы прочесть эту книгу целиком, — сказал он и отвернулся.

Мэри отправилась к себе в комнату. В каком-то смысле ее саму ужасало только что содеянное ею. Но что толку ужасаться? Ведь в следующий раз она поступит точно так же. А от чего может быть толк? А вот от чего: от сознания того, что у тебя есть власть. Она подумала, что не мешало бы этой самой властью воспользоваться, раз это все, чем она пока располагает. Конечно же, речь идет о власти причинять боль.

В тот день Мэри ощутила, как жизнь утрачивает свои жесткие грани. И ее это обрадовало. Она смотрела на жизнь в надежде, что та вновь увлечет ее, выкинет какой-нибудь фортель, который вернет очарование всему происходящему. Но жизнь, естественно, оставалась безучастной, и от этого Мэри не начинала думать о ней лучше. Она понимала, в чем дело, но легче от этого не становилось — во всяком случае, если ты женщина. А она была женщиной, и лете ей от понимания не становилось. Например, от знания того, что раз в месяц она на пять дней слегка сходит с ума, ей ничуть не делалось легче. Она с тем же успехом продолжала слегка сходить с ума, на пять дней каждый месяц. Она знала, когда это происходило прежде; знала, когда наступит очередное легкое умопомешательство. Но увы! как раз когда оно приходило, она уже этого не понимала. Подумать только: если ты женщина, то однажды достигнешь и такого возраста, когда подобное умопомешательство будет длиться целых несколько лет. «Пойму ли я тогда, что оно пришло?» — гадала Мэри. Ох, ребята… Женщины — совсем другие люди. Да, мы другие. Мы — глубоководные ныряльщицы, каждая из нас. Вы сражаетесь со штормами на поверхности, где можно открыто, с громкими воплями биться до победы. А мы проводим всю свою жизнь под водой. Глубоко-глубоко…

Мэри страдала и этим причиняла страдания Джейми. Она целиком сосредоточилась на своей боли, и это удалось ей безукоризненно. Уже через пару дней боль казалась такой явной, подлинной, просто поразительной. Господи, как Мэри плохо! Видишь, как она невыносимо страдает? Весь мир Мэри сжался в одно легкое туманное облачко, зависшее над ее головой. Мэри вся светилась ею, своей новой властью. Все было неподдельно, все было достоверно. Разве столь сильное и глубокое чувство может оказаться ложным? Если Джейми обращался к ней с какой-нибудь незначительной фразой, Мэри в ответ лишь пристально смотрела на него и молча отворачивалась. При этом ее презрение было столь явным и недвусмысленным, что ей уже не было нужды выражать его взглядом. Если они сталкивались в коридоре, Мэри останавливалась и не двигалась с места, вынуждая его пройти сквозь свое силовое поле. Однажды, выйдя из гостиной, она услышала, как Джейми обратился к Лили:

— Боже. Что за хрень происходит с Мэри?

От этого очевидного признания своей власти Мэри охватило ликование. Она вернулась и встала в дверном проеме.

— У нее что, типа, эти женские дни или как? — Он поднял глаза и в ужасе заметил ее.

— Что-что ты сказал?

— Ничего, ничего… — Он сжался на диване и замахал руками.

Мэри пошла в свою комнату, села на кровать и несколько часов не мигая смотрела на невидимую точку в пространстве между собой и стеной. Это также оказалось весьма приятно, и она стала регулярно упражняться в этом занятии. Ее вылазки в гостиную приобрели непредсказуемый и драматичный характер. Ей нравилось садиться рядом с Джейми, так, чтобы он ощущал ее ауру и это выводило бы его из равновесия. Девушки избегали с ней заговаривать. Даже Августа теперь держалась от Мэри подальше: она понимала, что у нее отвоевали корону. Джейми начал выходить по вечерам в город, а Мэри знала, что он этого терпеть не мог. Хорошо, отлично. Она будет и там незримо идти за ним вслед, нащупав, как локатором, лучами своей власти.

Однажды в субботу вечером Мэри и Джейми остались в квартире одни. Мэри проводила очередной успешный сеанс истязаний: для этого нужно было просто сидеть на диване и понуро смотреть в окно, главное — не моргать. Время от времени она запахивала полы халата, как будто ее знобило. На самом деле ей ничуть не было холодно. Джейми то и дело суетливо дергался, сидя в кресле напротив с книжкой в руках. К этому времени Мэри уже с трудом представляла, чем вызваны ее страдания и чего, собственно, она стремилась с их помощью добиться. Страдания превратились в самоцель. Поэтому она нервно вздрогнула, когда Джейми вдруг отшвырнул книгу в сторону, основательно приложился к стакану и повернулся в ее сторону, скрестив на груди руки.

— Ладно, Мэри. Из-за чего вся эта ботва?

— Вся эта что? — с ясным и открытым взглядом наивно переспросила Мэри.

— Все эти театральные страдания. Просто ежевечернее представление «Тристана и Изольды» тут у нас. Что происходит?

— Понятия не имею, о чем это ты говоришь, — опомнившись, ответила она.

Джейми страдальчески вздохнул и закрыл глаза. Тихонько постучал ногами по полу. Затем встал, неверной походкой пересек в ее направлении комнату и опустился на краешек дивана.

— Хватить дурочку валять. Ты тут расхаживаешь с такой физиономией, словно тебя дерьмом угостили, постоянно пытаешься как-то меня опустить, как будто я и есть причина всех твоих несчастий. Только вот такие тщеславные красотки позволяют себе подобные штучки. Будь ты жалкой линялой болонкой, неужели бы ты могла такое вытворять со мной? Да мне все это просто ни к чему.