Другие лошади - [20]

Настроение испортилось, и особенно скверно, что у папы снова стали бегать глазки. Упырь еще этот по деревне рыщет… Надо было что-то делать.

– А кто живет в третьем доме? – вдруг ляпнул я.

Папа внимательно посмотрел на меня.

– В первом доме – дурак. Во втором – алкаш. В третьем… – А пошли посмотрим, – решительно кивнул родитель.

Я поправил на спине рюкзак, и мы отправились в третий дом.

– Тук-тук-тук! – пробурчал папа, открывая дверь.

Меня всегда «умиляло» это его свойство. Спросит: «Можно я возьму твой карандаш?» – а сам его уже сломал.

– Тук-тук! – повторил он уже громче.

Нам не ответили.

– Смотри, сынок, – между делом вещал папа, – это деревенская изба. Та часть, в которой мы находимся, называется «заднюха». Вообще деревенские избы большие, просторные, светлые. Но жители почему-то обитают в маленьких зимних комнатках. Там темно, грязно… А ночью по полу бегают мыши.

Комнатка, в которую мы попали, была, и правда, закоптелая. Пахло в ней дождиком и прелыми грибами. Заднюха состояла из кухни, я так понимаю. Где плита из печки выпирает. Стол еще стоял у окна. Пустой, но обитый клеенкой. С ромбиками. Комната за кухней виднелась. Перегородка была сделана так условно, что даже не доходила до верха. В комнате стояли две кровати, тумбочка с телевизором, еще один стол. В углу громоздился шкаф – от пола до потолка. Хотя потолок был невысоким. Папа почти доставал до него головой.

– Эй, люди, есть кто живой?

Нам не ответили, и мы вышли обратно на улицу. Обошли дом, собираясь зайти с парадного крыльца, но на двери висел замок, такой ржавый, что ржаветь он, наверное, начал еще до моего рождения. На лавочке у дома сидел алкаш и курил папиросу.

– Я не спросил у тебя прошлый раз, а где ты бутылку-то покупать будешь? – спросил у него папа.

Алкаш степенно откашлялся и ответил:

– А к нам автолавка приезжает. Раз в неделю. Пять минут остановка. Конченная. То ись конечная. Это я к следующему заезду готовлюсь. А на сегодня у меня вот. Будешь?

И он достал из-за пазухи маленькую бутылочку.

– Видал такие? – спросил он у меня.

Я отрицательно покачал головой.

– Чекунец! – задумчиво выговорил алкаш и в момент заглотил содержание бутылочки. – Ой, – спохватился он, посмотрев на папу. – А ты слюнку сглотнул. Извиняй.

Папа натянуто улыбнулся.

– А кто живет в этом доме?

– Верка. Нашел?

– Чего?

– Кого! Верку-то?

– Нет.

Алкаш захохотал.

– Такое место у нас. Диковинное. Люди не слышат, не просыхают и не появляются.

Отец тоже присел на лавочку.

– Папирос хоть дай. Тоже… Запасаюсь…

Отец достал из куртки пачку сигарет и протянул алкашу.

– На.

– Это, конечно, не водка, но… Как ты ко мне, так и я к тебе. Короче, дома она. Только ее найти надо. А как найти, этого я тебе не скажу.

Папа закурил сигарету и посмотрел на меня:

– А зачем нам вообще эта Верка?

Я пожал плечами.

Алкаш изумленно поднял лохматые брови:

– А вы че – ко мне прикатили?

И он цепко уставился на нас.

Папа начал издалека.

– Я уже был здесь лет десять назад. Мы приехали на машине. Искали деревню Русь. И не доехали до нее. Заблудились…

– Да у нас тута все блудят, – кивнул алкаш.

– …и сейчас я хочу закончить путешествие. Довести его до конца.

– Все? – изумился алкаш. – Стопудовый повод сюда переться.

Алкаш почесал загривок:

– Мдя. Дела. Дурак-то наш, может, тогда и онемел. Но он точно ничего не расскажет. В лес убежит и спрячется. Да поди уже и спрятался.

Мне стало скучно, и я отправился бродить по деревне. Вспомнил, как папа рассказал про табличку, и начал шарить в кустах, но ничего не нашел, да еще чуть не обжегся борщевиком. Когда вернулся, эти двое уже о чем-то договаривались.

– Ящик водки и коробка папирос, – предлагал алкаш.

– Пять бутылок и десять пачек, – торговался отец.

Сошлись на десяти бутылках и девяти пачках.

– Выходим завтра утром, – деловито командовал алкаш. – С собой ничего лишнего не брать. Надо обернуться за сутки, а то автолавку прохамкаю, а у меня водка закончилась.

– Нам переночевать где-то надо, – осторожно заметил папа.

– Переночуете у меня, – как само собой разумеющееся обронил алкаш.

Мы встали, чтобы идти на ночлег.

– Эй, ты куда? – спросил у меня алкаш.

Я молча указал на дом, где жил он, то есть алкаш.

– Туда нельзя! – погрозил пальцем новый знакомый и будущий вожатый.

– А вы разве не там живете?

– Нет.

– А где? – удивился и отец.

Алкаш торжествующе указал на дом, где мы с папой уже побывали и где, по недавним словам алкаша, жила Верка. Я так и спросил:

– А Верка?

– Верка не помешает, – махнул рукой алкаш. – Верку вы и не увидите.

– А кто в том доме живет? – и отец указал туда, где, как мы думали, жил алкаш.

– Да так, – буркнул тот и, разом оборвав разговор, повел нас на ночлег.

А дом тот, в который мы так и не пошли, был знатный, крепкий, и, наверное, когда-то в нем молились, потому что на крыше его одиноко, без креста, торчал купол.

Дальше помню плоховато. Устал.

Алкаш собрал на стол чего-то, что у алкашей на стол подают. Соленые грибы помню. Жутко соленые грибы. Черствый хлеб. И картошку, которая разварилась до крошек. А вилки грязные. И тарелки такие, что есть из них я не стал.

Пока они рубали, я отдыхал на табурете. К стене прислонился. Посмотрел: все хорошо. Папа не пьет и дымил, судя по окуркам, всего раза три. Алкаш тоже ничего мужик. И не такой старый, если присмотреться. Да-да, если его помыть и причесать. И бороду эту остричь… Будет папин ровесник. Только седой и без зубов. Вот на меня сейчас смотрит.