Другая Вера - [10]

Через пару месяцев истощенный постельными упражнениями Генка поправился, наел физиономию, пришел в себя и почти не вспоминал об Инге.

Ну и, конечно, загулял напропалую. Так загулял, что мама дорогая!

Однажды на улице Генку окликнули, он обернулся – немолодая полная женщина с хмурым лицом сурово спросила:

– Не узнаешь?

Генка медленно покачал головой.

Тетка недобро усмехнулась.

Наконец до него дошло – маникюрша из Ингиной парикмахерской, имени ее он, конечно, не помнил. Видел мельком, да и не до теток ему было тогда – в глаза слепила страсть, и, кроме Инги, он вообще никого не видел.

– Здрасте, – хмуро буркнул Генка и собрался быстро ретироваться.

Тетка его не отпускала:

– Вижу, живешь не тужишь! – В голосе ее звучал упрек.

– А что мне тужить? – нагло, с вызовом ответил Генка. – Вроде причин нет.

– Ага, нет. А про бывшую свою спросить не хочешь?

Генка растерялся:

– Да вроде бы нет.

Тетка его перебила.

– Уехала твоя Инга! – радостно сообщила она. – Замуж вышла за моряка и уехала во Владивосток! Письмо написала, что все у ней хорошо! Муж в загранку ходит, шмотки привозит. Квартира отдельная, однокомнатная. В общем, счастлива Инга! Понял, что я сказала?

– Ну и слава богу! – рассмеялся от такого напора Генка. – Я искренне рад за нее! А вообще – извините, мне это не интересно!

И, развернувшись, без всяких «до свидания» и «всего доброго» быстро пошел прочь. Точнее, побежал.

И вот что интересно – все эти месяцы Ингу он почти не вспоминал. А тут как нахлынуло – всю ночь ворочался, кряхтел, стонал, вспоминая их недолгую совместную жизнь. Точнее, ночи. А больше, кажется, и вспомнить было нечего. Только чудеса – стоило представить Ингу в объятиях морехода, как заливала его ревность – страшно, прямо до душевной боли, до дрожи.

Утром встал, как после тяжелого похмелья – морда серая, под глазами мешки, руки дрожат, ноги трясутся.

Но и это прошло через два дня.

Гена Стрельцов окончил институт и пошел работать.

Работа была хорошая, интересная, конечно же, по специальности – инженер канатных дорог.

В проектном институте было много молодежи. Сложилась большая компания, вместе ходили обедать в столовку, вместе распивали чаи, а по выходным обязательно выбирались в кино, зимой ездили в лес кататься на лыжах или на каток в Лужники, летом выбирались купаться в ближнее Подмосковье. А если уж была свободная хата, то, конечно, собирались там.

Естественно, все крутили романы – молодость, самое время!

Генка романиться на работе не собирался – лишние сложности. Но получилось по-другому, увы.

Опять влип, дурак.

Таня Кукушкина работала в соседнем отделе и считалась старой девой – двадцать восемь, а все в невестах. Была она некрасивой, блеклой и молчаливой – словом, типичная серая мышь. Про таких говорили – без пол-литра не подойдешь. Ну и случились эти самые пол-литра. Крепко поддавший Стрельцов на сабантуе по поводу ноябрьских праздников уложил Кукушкину в кровать – в койку, как говорится.

Все это заметили, сильно удивились, но не комментировали – не принято, все взрослые люди, да и кому какое дело, кто с кем прилег. Пару дней похихикали на тему, что Кукушкиной наконец повезло и она урвала свой «кусок счастья», и забыли.

И сам Генка забыл.

А вот Кукушкина нет.

Бедная Таня влюбилась и решила, что Гена Стрельцов предназначен ей самой судьбой. Нет, она не преследовала его. Но почему-то он постоянно на нее натыкался: то в коридоре, то в курилке, то в столовой, где тихая Таня занимала ему очередь и нарочито громко окликала:

– Ген, иди сюда, я тебе заняла!

Раз по пять в день, найдя смешной предлог, она заходила в его отдел и бросала на Гену отчаянные, полные любви и тоски взгляды.

Дальше – больше: скромная Таня Кукушкина стала сильно краситься и наряжаться.

Тетки Кукушкину жалели, а мужики посмеивались. Только Генка делал вид, что это его не касается. Он раздражался, пытался после работы поскорее исчезнуть и перестал ходить по выходным в общую компанию.

А через месяц Таня подкараулила его у проходной и, не поднимая глаз, сообщила о своей беременности.

Стрельцов впал в ступор.

– Как так? Нет, так не бывает! Этого просто не может быть! Чтобы так, с первого раза? Ты в этом уверена? – повторял он как заведенный.

– Уверена, была у врача, – монотонно повторяла Кукушкина и, подняв на него глаза, тихо, но твердо сказала: – Я, Гена, буду рожать. И это не обсуждается.

– Как – рожать? – чуть не плакал Гена. – Так, с ходу? Ты что, Кукушкина, спятила?

– С ходу? – недобро усмехнулась Таня. – Мне через неделю двадцать девять. Это не с ходу, Гена. Поверь. – И, развернувшись, с высоко поднятой головой пошла прочь.

Убитый Генка поплелся за ней.

Долго сидели на лавочке и молчали, а потом он снова пытался уговорить ее на аборт.

Сцепив зубы, Таня молча качала головой.

И Стрельцов понял, что влип окончательно. Такие, как эта Кукушкина, серые, тихие мышки на деле оказываются крепче закаленной дамасской стали, и с ними не сладить. Надо было придумать, как быть.

Уволиться с работы он не мог – молодой специалист. Тогда с этим было строго. А остаться в положении подонка и подлеца… Нет, мог, конечно. Но не хотел.

Месяц Генка раздумывал. Ловил на себе осуждающие взгляды коллег. Теперь Кукушкиной сочувствовали все без исключения. А Генку, разумеется, считали подлецом.