Другая сторона - [4]

Разумеется, «Констриктор» так и не выполз за рамки формата «Блондинки и Чудовища» (существовало и грубое, не сказать физиологичное, определение, но Наткет старался его избегать), однако дела студии пошли на лад. Наткет совсем не жалел о временах, когда в его обязанности входило таскать на веревочке несчастного крокодила, по возможности не попадая в кадр. Работа, конечно, не пыльная, да и на визитке можно указывать «Укротитель аллигаторов», – вот только скучная до безумия. С новыми монстрами было как-то интереснее.

Львиная доля заслуг в перерождении «Констриктора» принадлежала именно Корнелию Базвилю. Сам бы Наткет никогда не смог заставить чудовищ работать. Еще отец говорил: мол, голова светлая, а руки – дырявые. Наткет не спорил. У него действительно получалось придумывать «всяческие штуки», но стоило взять отвертку или гаечный ключ, как все начинало ломаться. Теоретик до мозга костей. Как-то для одного фильма Наткет решил самостоятельно построить жестяного робота: общую схему он придумал за час, еще пара часов ушла на детали. Собрать этого робота смог бы школьник, знающий, в какую сторону завинчиваются гайки. Наткет же двое суток сражался с железной бочкой, резиновыми жгутами, гофрированными шлангами от пылесосов и прочим барахлом. То, что в итоге получилось, прямо на глазах развалилось на части. Наткет с содроганием вспоминал осуждающее перемигивание лампочек-глаз на жестяной голове.

Его мысли прервал мягкий толчок. Такси тронулось, пока не набирая скорости, но поредевшая толпа уже не могла их остановить. Люди расступались, хотя и продолжали радостно махать. В стороне громко хлопнула петарда, на удивление жалостливо, словно прощаясь. Водитель ответил на взрыв раздраженным гудком.

– Что б я еще когда-нибудь!.. – Он нажал на газ, машина рванулась, и шедшей навстречу женщине пришлось отпрыгнуть в сторону. В боковое стекло Наткет успел заметить изумленное лицо – выражение было точь-в-точь как у ребенка, впервые попробовавшего рыбий жир. Шофер ухмыльнулся, наслаждаясь мелкой местью.

– Она записала номер, – заметил Наткет.

Улыбка индуса тут же скисла. Он быстро взглянул в зеркальце заднего вида и склонился над рулем, пряча лицо. Наткет незаметно подмигнул плюшевому слонику – тот качнулся на повороте, соглашаясь с шуткой.

Вскоре такси выбралось на широкий проспект, зажатый меж геометрически четкими берегами высоток. Наткет опаздывал уже на семь минут, но если все пойдет хорошо, без пробок и новых парадов, – все шансы, что Корнелий ограничится только укоризненным взглядом, а не будет тяжко вздыхать да качать головой.

Проспект по широкой дуге выходил к автостраде. Машина въехала на бетонный мост. Вдалеке Наткет разглядел темную громаду океана, на фоне которого сверкающие небоскребы делового центра казались крошечными и жались друг к другу, как пугливые дети. Желудок невольно сжался от приступа агорафобии и боязни высоты. Сверху город выглядел совсем уж нелепо: игрушечные кубики, которые раскидали по побережью, не собираясь приводить в порядок. Складывалось впечатление, что планировкой Сан-Бернардо не занимался никто, кроме периодических землетрясений.

Этот город никогда ему не нравился. Грязный, шумный, пыльный, а на соседних улицах говорят на разных языках – настоящий Вавилон пару дней спустя после падения башни. Когда Наткет жил в Спектре – всего-то семь сотен километров на север, – он и представить не мог, как за полтора часа проехать триста метров, что севшая батарейка мобильного способна довести до истерики и что можно искренне ненавидеть незнакомую толстую тетку в очереди к кассе супермаркета. И все это происходило на фоне постоянной и пустой суеты. С первого дня, как Наткет перебрался в Сан-Бернардо, он куда-то спешил и притом постоянно опаздывал. Раздражался сам, раздражались на него, срывалось на ком-то третьем… И так раз за разом. Конечно, природа склонна к цикличности, но в Сан-Бернардо она приобретала уж очень неприятный оттенок.

Вторя этой цикличности, Наткет то и дело возвращался мыслями к «славным временам», когда он еще жил в Спектре. Чаще всего это случалось после четвертой порции «Кампари», всегда пробивавшей на ностальгию. Он вспоминал тихие и светлые улочки, не ведавшие пробок, кудрявившиеся вдоль дороги клены, уютные магазинчики и аккуратные домики, лесистые холмы Берегового хребта и пустынные пляжи… Из Сан-Бернардо родной городок казался чуть ли не раем, и с каждым годом сходство усиливалось. У него там остался дом: большой, двухэтажный, с башенкой и флюгером – не чета его нынешней однокомнатной квартирке. Дом, который построил его отец. Теперь его дом – хотя Наткет там не жил, он исправно платил земельный налог. К шестой порции Наткет твердо решал, что пора бросать возню большого города и возвращаться. Седьмая все ставила на место. Математика «Кампари» была хоть и вычурной, но строгой.

Если в Спектре все столь прекрасно, какого черта он бежал оттуда сломя голову? Остался дом? Ха! Да он не продал его только потому, что на такую дыру в жизни не найти покупателя. Небось, в комнатах давно поселились пауки и мыши, на чердаке – совы, а в стенах – термиты. Вернуться… И что он будет там делать? Ловить рыбу или работать на лесопилке, спиваясь от тоски и скуки? Где-где, а в Спектре толку от выдумывания чудищ никакого – на весь город один кинотеатр, какие уж там студии. Да и в Сан-Бернардо дел невпроворот: график съемок горит, а «этот динозавр-кракен-муравьед какой-то не страшный, сделайте что-нибудь». В итоге набиралась сотня причин, по которым возвращение в Спектр становилось невозможным. Обычно их хватало на месяц, а потом снова по кругу.