Другая история. «Периферийная» советская наука о древности - [38]
Но в то же время в работе Бурского мелькают и другие фразы, хорошо знакомые своим мертвенным стилем любому читателю советских формальных предисловий: «Рост крупной собственности, разлагая античную общинно-государственную форму собственности, был неразрывно связан с вытеснением мелкого землевладения»[324]. Я предполагаю, что в заготовленный Сергеенко текст предисловия к переводу античных агрономов Бурский «рукой мастера» вставлял свои соображения и марксистские теоретические «вешки», возможно, кое-что дополнял из собранной им (или за него) литературы[325]. И этот текст или один из его вариантов был также основой его докторской диссертации.
Тут можно было бы либо смутиться смелостью предположения, либо начать жалеть Сергеенко, которая играла, вместе с некоторыми своими коллегами, роль «ученых горничных» для Бурского[326]. Но то и другое будет преждевременным. Рассмотрим сначала письма от Сергеенко к Бурскому, поскольку они в состоянии хорошо дополнить пока недостаточно ясную картину.
Они сотрудничают уже в 1933 г., Сергеенко посылает ему (Бурский живет в Москве[327], она – в Ленинграде, в Геслеровском переулке) рефераты книг по истории римской агрономии и конспекты самих римских авторов, таких как Плиний, причем сожалеет, явно в ответ на волнения Бурского, что не имеет «своего отдельного шкапа с ключом»[328], чтобы на работе коллеги не видели, что именно она реферирует. Возможно, здесь идет речь о тех самых материалах, которые служили основой для упомянутой диссертации.
Кроме того, Бурский интенсивно продвигал идею дать советской агрономии знание не только о современных способах ведения сельского хозяйства, но и о его истории. Поэтому он курировал издание сборников по агрикультуре Средних веков (главным его сотрудником была здесь О. А. Добиаш-Рождественская) и по Античности – здесь, судя по всему, центральную роль играла именно Сергеенко; впрочем, по одному из писем от 1936 г. видно, что она была в курсе дел и «средневековых людей»[329]. Она контролировала распределение финансов, которые Бурский направлял в Ленинград: на командировочные, социальное страхование, покупку печатной машинки и наем машинистки, а главное – на гонорары исполнителям, с которыми, видимо, она же и договаривалась о работах – прежде всего выполнении переводов[330].
Стиль писем очень доверительный, хотя с соблюдением известной дистанции, причем это взгляд снизу вверх, на дружески относящегося к тебе начальника: «Спасибо Вам за кротость, с которой Вы ко мне относитесь»[331]. Иногда исследовательница делится дополнительными деталями: «сейчас пишу рецензию на произведение одного малютки (36 лет от роду), написавшего произведение о Плинии Младшем и его хозяйстве. Меня попросили об этом в ГАИМКе. Произведение – истинная конфетка: все переврано»[332]. А вот как она пишет о решении какой-то проблемы с переводчиком Е. А. Рыдзевской:
Рыдзевская… Если бы сейчас не было около часу ночи, 15º мороза, и я не вылезла бы только из ванны, то я кинулась бы к ней на дом, чтобы с живейшим интересом задать ей те же вопросы, которые Вы задаете мне: «кому, где, по чьему распоряжению и почему мне об этом ничего не известно?» Допрошу в ближайшие дни и о результате допроса уведомлю[333].
Скандинавист Елена Александровна Рыдзевская (1890–1941), лишившаяся работы из‐за «академического дела», зарабатывала в те годы переводами. Большую роль в работе со сборником античных авторов играла и С. И. Протасова, получившая к этому времени академическую пенсию и переехавшая в 1931 г. в Москву из Саратова[334]. Выходцы из дореволюционных университетов, многие из которых оказались не слишком устроены при новой власти, – найти для себя и них возможность какого-то заработка было вполне понятной задачей для Сергеенко.
В 1937 г., когда вышел новый закон о жилищном фонде, она решает выкупить свою квартиру, для чего ей требовалось внести около 2000 рублей в течение полугода. Сергеенко рассчитывает получить их частично благодаря гонорарам от Сельскохозяйственного издательства, а оставшуюся сумму просит от Бурского авансом за свои «греческие переводы» – 700 рублей[335]. В 1939 г. она просит Бурского взять ее на полную ставку в секцию, причем написать в университет «грозное письмо», чтобы дело выглядело так, будто это инициатива не ее, а Бурского[336].
Иными словами, перед нами взаимовыгодное сотрудничество, в котором Сергеенко оказывается заинтересованной никак не меньше, чем Бурский. Более того, именно под его опекой она занимается не только переводческой, но и научной деятельностью. В 1935 г. она защищает кандидатскую диссертацию, отзывы на которую давали Вавилов и Жебелёв[337].
И во всем этом тоже проявляют себя особенные черты ее жизненного пути. У Сергеенко фактически нет работ 1920‐х гг., ее публикационная активность начинается в годы быстрого становления сталинской историографии, но при этом она продолжает существовать и в науке в особом режиме – ее работы посвящены таким конкретным, таким узким вопросам, что не допускают высокого уровня абстракций. Да и начинаются они часто сразу с того, что переходят к сути, к описанию, к формулированию какого-либо тезиса, касающегося италийского ли огорода или оливкового хозяйства. Вот, например: «История италийской агрономии напоминает собой книгу, из которой начисто выдернут целый ряд страниц…»
