Другая другая Россия - [46]

— У тебя красивое платье, — говорю я ей.

— Я к мамке на день рождения в нем утром ходила, — отвечает она.

— Куда?

— На могилку-то, — как все вологодцы, Юлька окает и «токает».

Юлина мама умерла в возрасте двадцати шести лет, когда решила завязать: она подала на восстановление родительских прав, но цирроз печени убил ее раньше, чем дело было рассмотрено в суде. Рассказывают, что во время перестройки в Вологде случился бум на «бумики» — небольшие бутылочки с техническим спиртом, которые продавались во всех ларьках вместе со сникерсами и жвачкой. «Бумики», словно косой, прошлись по многочисленным пьющим вологодским семьям. У злоупотреблявших ими развивалась особая форма гепатита: печень разрушалась, а кожа зеленела. Такими «зелеными человечками» были заполнены все больницы города. И хотя «бумики» давно запретили, от последствий приема того спирта до сих пор продолжают умирать.

У Юли есть подружки — восьмилетние Вика и Галя.

Вечерами они втроем стоят у окна: ждут мамок. У Вики и Гали матери живы, но они никогда не приходят. Большинство воспитанников детского дома — социальные сироты. Сироты при живых родителях.

Субботняя уборка. Ребята трут полы, вытирают пыль, выбивают на улице ковры и матрасы. Когда 13 лет назад детский дом только открылся, в нем работали положенные по штату нянечки — мыли полы, посуду… Прошел год, и педагоги заметили, что воспитанники совершенно не в состоянии себя обслуживать. «Детдомовцам вообще свойственно иждивенчество — все им должны, все обязаны… — говорит заведующая детским домом Татьяна Захаровна. — В семьях традиции складываются годами, и, покидая родительский дом, дети могут самостоятельно вести хозяйство. А выпускники детдома — нет. Поэтому было принято решение отказаться от нянечек». С тех пор взрослые только стирают постельное белье и убирают санузел, всю остальную работу делают дети. В каждой группе ведется отдельный график дежурств.

Сегодня «дежурный по тарелкам» снова Ваня. За два года он сильно подрос. Помыв посуду, мальчик садится на кровать, над которой висит матерчатая аппликация с домиком, деревом, мышкой и цыпленком. На Ване футболка Reebok. Он улыбается.

— Вань, а покажи журналистам сапожки, которые тебе мама купила, — просит Татьяна Захаровна.

Ваня сразу перестает улыбаться, выражение его лица становится жестким: «Нет, это мамино». Ваня с удовольствием позирует перед камерой, показывает нам свои игрушки, но впускать посторонних людей в свой и мамин мир он не хочет.

Ваня — сын пьющей матери и отца-олигофрена — официально стал сиротой после лишения матери родительских прав. Он не олигофрен. В третий коррекционный дом пошел, чтобы не разлучаться с сестрой-двойняшкой Аней: она олигофрен. Когда Ване и Ане было два года, отец выбросил девочку из окна второго этажа — так он пытался успокоить плачущего ребенка. После того как Аня попала в больницу, Красный Крест забрал детей из семьи. Сейчас брат с сестрой неразлучны. Они очень похожи, только Ваня любит маму, а Аня — нет.

— Когда приедет мой папа… — начинает Сашка, но его сразу перебивают.

— Кто-кто-кто?! — хохочет другой Сашка, рыжий и совсем не похожий на Газманова. — Посмотрите на этого дурака! Он думает, к нему папа приедет!

— У тебя же нет папы! — толкает его в плечо Серега, небольшого роста мальчишка со стрижкой-ежиком.

— Есть, — упрямо твердит Саша.

Он не плачет, не обижается — видимо, такие разговоры для них стали привычным ритуалом.

— Где же он, если есть? — спрашивает рыжий Саша.

— Он ко мне едет, — фантазирует другой Саша. — Просто не знает, где я. Ищет или заблудился… Но когда я стану известным певцом, он увидит меня в телевизоре, и мы сразу найдемся…

— Когда я стану футболистом, моя сестра увидит меня в телевизоре и тоже пожалеет, что сдала меня в детдом, — говорит Илья, ударяя по мячу.

Серега пытается перехватить у него мяч, но будущий спортсмен ловко увертывается. Он, как юла, носится вокруг Сереги, быстро-быстро стуча мячом по полу. Сраженный подобным мастерством, Серега, как изваяние, застывает посреди коридора с разинутым ртом.

— А у мамы дома есть игровая приставка, — говорит Тимур.

Он наполовину — по отцу — чеченец, но знает об этом только по записи в свидетельстве о рождении. Мама Тимура русская, живет в Вологде, пьет и постоянно меняет кавалеров. В детском доме его иногда навещает бабушка.

— Только ты маме своей не нужен, — выходит из состояния прострации Серега, к которому вообще никто и никогда не приходит.

— Мне так хочется игровую приставку… — говорит Тимур.

Мы уезжаем после ужина. Ребята высыпают во двор нас провожать. Уже стемнело, зажглись фонари, и только что прошел дождь. Оборачиваясь, я вижу в окне Юльку. Она стоит, прижимая к груди овцу, и смотрит на освещенную фонарем дорожку. Я знаю, чего бы хотелось Юльке. Чтобы оттуда — из темноты — появилась вдруг мама.

2008 год

Середина мая. Суббота. Вологда. Коррекционный детский дом № 3. Рыжий Сашка угощает всю группу тортом. Он купил его в школьном буфете за 70 рублей. Деньги заработал в соседнем супермаркете «Макс»: упаковывал товар. «Макс» с удовольствием берет детдомовцев на практику, но за час работы платит всего 20 рублей. То есть на тортик ушла почти вся Сашкина дневная зарплата — ведь больше четырех часов в день детям работать не положено.