Друг мой море - [21]

Надели легководолазные костюмы, и я первым нырнул в темноту. Неприятный холодок пробежал по телу. Не помню, какой по счету раз нырял я вот так в эту трубу, и всякий раз на миг становилось жутковато. Не поверю, если кто-нибудь скажет, что никогда не боялся выходить из «затонувшего» корабля.

Юрий Шабанов осторожно полз за мной. Эту осторожность нельзя было не чувствовать. Когда Шабанов рукой прикоснулся к моей ноге, он потом ни на секунду не отпускал ее — боялся меня потерять.

Вот в трубу влез и Ганкин. Гулко стукнула крышка. Темнота настолько сгустилась, что кажется, ее можно потрогать руками.

Даю сигнал: все в порядке. За мной сигналить должен Шабанов, потом Ганкин. Кажется, все просто: стукнуть кольцом по трубе два раза. А Шабанов молчит. О-о, думаю, это тебе не глухаря на мушку брать.

Время давно вышло, а Шабанов молчит. Знаю, что и Ганкину боязно. Выждав еще немного, я пошевелил ногой, напомнив Шабанову, чтобы тот сигналил. Он стукнул по металлу два раза. Вслед за ним просигналил и Ганкин. Потом в трубу хлынула вода. Она быстро заполнила аппарат, сдавила нас со всех сторон. И тут я вдруг обнаружил, что комбинезон на мне неисправен — пропускает воду.

Первое, что пришло в голову, — дать сигнал бедствия, попросить командира немедленно прекратить тренировку. Но когда я зажал дырку в комбинезоне, вода вроде перестала поступать. Немножко успокоился. Что же, думаю, делать дальше? Выходить из аппарата в неисправном снаряжении? Глубина солидная, кто знает, чем может кончиться такой эксперимент? Дать сигнал о прекращении тренировки и возвратиться снова в лодку? Это еще больше бы напугало молодых матросов. Такой «первый блин» плохо действует на психику.

Мне сразу представилось, как будет реагировать на это Шабанов. Если он растерялся на тренировке, когда я снял клапан, то здесь испугается еще больше. И тогда его трудно будет заставить второй раз полезть в торпедный аппарат.

За Ганкина я беспокоился меньше. Считал, что нервы у него покрепче. В общем я рискнул выйти из «затонувшего» корабля. Матросы пошли за мной.

Трос от аварийного буя отыскал быстро. Ухватился за него свободной рукой, поднялся вверх на несколько метров и остановился. Мне надо было пропустить вперед себя Шабанова и Ганкина. Уже здесь я почувствовал, что комбинезон тяжелеет с каждой минутой. Он все-таки пропускал воду, как ни старался я зажимать дырку. Ноги у меня окоченели.

Шабанов спокойно прошел мимо меня, ловко перебирая трос руками. Я ему для порядка еще кивнул: мол, так держать. Проводил приветствием и Ганкина. Вот они сделали первую остановку (чтобы не было резкого перепада давления). «Теперь дойдут, — подумалось мне. — Самое трудное позади».

А в комбинезон воды натекло уже много. Холод сковал мышцы. Не помню, как получилось, что я выронил трос. Меня потащило в сторону и на глубину. Что есть мочи работаю ногами, а к тросу подплыть не могу. Ну, думаю, конец.

Только подумал так, гляжу — ко мне подплывает... Нет, не Ганкин, а Шабанов. По росту определил. Не знаю, как он догадался, что я в беде. Подплыл, схватил меня за руку и потащил к тросу.

Медленно и тяжело я поднимался из глубины. За трос держался мертвой хваткой. Шабанов снизу подталкивал меня.

Так мы прошли несколько метров. Ганкин был уже далеко. Когда я почувствовал, что смогу сам выбраться на поверхность, решил дать знать об этом Шабанову, чтобы он со мной больше не возился. И в этот момент Юра, подталкивая меня, допустил оплошность. Я от ужаса закрыл глаза, когда увидел, с какой стремительностью он полетел вверх. В груди у меня что-то оборвалось — холодное и до крайности неприятное. Я знал, что такое выскочить пробкой из такой глубины...

— Ложись в койку и не терзай душу, — прервал мои размышления вахтенный сигнальщик.

Я ничего не ответил и спустился в лодку.

А утром я проснулся от голоса доктора. Он докладывал командиру: «В легких разрывов нет, травма средняя...»

Я чуть было не крикнул: «Все будет в порядке-е-е!» Но сдержался — командир и доктор вошли ко мне в каюту.

УРАГАН

Солнце, красное, как раскаленный диск, вывалилось из-за тучи, нижним краем коснулось линии горизонта, и на морщинистую поверхность моря хлынул свет вечерней зари. Он затопил все вокруг. Небо и вода покрылись густым багрянцем. Среди этих красок маленький остров, укутанный искрящимся снегом, выглядел сказочно. Словно подкрашенный кусок сахара необычных размеров, плавал он как бы в невесомости.

Эту картину надо было представить, надо было довериться воображению. Мичман Федор Данилов доверяться воображению не хотел. Он шел не спеша по тропинке, петляющей между кустарниками, и думал о конкретных делах, видел реальные вещи. Снег скрипел под ногами — свежесть воздуха и крепость холода были приятны после душной комнаты.

Федор понимающе поглядывал на неласковый закат, на скалистый берег, где сидели нахохлившиеся чайки, и тихонько ворчал:

— Определенно быть урагану. Засвирепствует, шельма, ночью.

С той стороны, где садилось солнце, показалась подводная лодка. Она приблизилась к острову, обменялась опознавательными сигналами с постом наблюдения и пошла дальше. Подводники торопились в базу, уходили от надвигающегося шторма.