Друг мой, брат мой... - [59]

Тезек обедал с главным начальством Степной комиссии. Как все хитрые люди, он часто хохотал. Несомненно, разыгрывал простака и, несомненно, добивался, чтобы в простоту его никто не поверил. Нарочно начать придумывать человека с чертами, противоположными валихановским, и то лучше не придумаешь.

Тезек пригласил комиссию погостить у него в ауле. Он стоял на летовке верстах в тридцати от своего зимовья, недалеко от прохода Плохой Алтын-Эмель. После знакомства с Тезеком Трубников и не ожидал увидеть в его ауле изящество и комфорт наподобие тех, что окружали его когда-то на кочевке с Валихановыми. Кош Тезека и в самом деле оказался поплоше, на жердях висели кровавые куски баранины, чего Чингис у себя в юрте ни за что бы не допустил.

"Неужто здесь в таких условиях умирал Чокан?"— Трубникову стало тяжко, нехорошо, больно.

Чиновники комиссии остались разглядывать богатую Тезекову коллекцию оружия, азиатского и европейского, допотопного и новейшего, а Трубников ушел. Обходя беспорядочно разбросанный табор, он заметил юрту, выделявшуюся среди прочих опрятностью и щегольством: белая, обложенная понизу циновками из камышинок, узорчато оплетенных шерстью. Трубников остановился полюбоваться дверьми — двумя створками деревянными, резными, с инкрустацией. Вдруг створки откинулись в стороны, и вышел Жакуп, брат Чокана.

От неожиданности Трубников отпрянул:

— Жакуп?

— Аркадий Константинович? — Жакуп глядел на него как на привидение, на духа.

Когда неожиданность миновала, Жакуп радушно пригласил Трубникова к себе в юрту. Внутри она выглядела еще нарядней, чем снаружи. Шелковые одеяла, подушки в чистых наволочках.

— Я приехал жениться на Айсары, — сказал Жакуп.

— И она согласна? — заранее ничему не веря, спросил Трубников.

— Это наш старый обычай, — нахмурился Жакуп. — На вдове должен жениться брат ее мужа, чтобы дети не остались сиротами.

— Разве у Чокана есть дети?

— Нет. — Жакуп покачал головой. — Но все равно брат должен жениться на вдове брата и взять ее в свой дом. — Он видел, что русскому другу Чокана степной обычай кажется диким и жестоким, оскорбительным для памяти Чокана и для Айсары. Помолчал немного и нехотя добавил: — Женитьба будет формальной. Я обещал Айсары, что после она получит развод.

— Могу я ее увидеть?

Со сжавшимся сердцем шел он за Жакупом к юрте Айсары. На ковре сидела женщина в белом платье. Не вскинулась причитать навстречу вошедшим, а продолжала сидеть молчаливая и словно окаменевшая. Трубников попросил перевести ей, что он друг Чокана. Жакуп запинаясь переводил неловкие, запоздавшие слова сочувствия. В какую-то минуту стало страшно, что женщина расплачется от новых напоминаний о ее горе, но она только кусала губы. Трубников склонился перед ней, взял тонкую руку с русским голубым перстеньком и поцеловал.

Ночью он не мог уснуть, вышел из юрты. В небе чисто сверкал Млечный Путь, зовущийся у казахов Птичьей дорогой. Из-за горных зубцов на горизонте выбралась медная луна. Трубников вспомнил рассказанное когда-то Чоканом казахское поверье: нельзя долго глядеть на луну — если она успеет пересчитать твои ресницы, ты умрешь.

— Глядел ли ты слишком долго на луну, Чокан?

Послышались шаги по сухой жесткой траве. Гутковский подошел и остановился рядом, сказал сдавленным голосом:

— Что я еще могу, что я обязан сделать — собрать воедино все рукописи Валиханова, все дневники, наброски, записки. Ни один листок, написанный его рукой, не должен пропасть. Все, что я смогу... Собрать и сохранить труды его для Степи, для Сибири, для России...

На округлом холме поднялись стены из жженого кирпича, увенчанные сводом. Жакуп только что завершил сооружение мавзолея над могилой Чокана. Отсюда, с холма, видна была на западе сопка Май-Тюбе странного черного цвета. На востоке шла вдали гряда гор со снеговыми вершинами. Внизу, под холмом, тянулись пашни, перерезанные арыками.

Трубников будет еще не раз приезжать сюда из Верного, где ему назначено отбывать ссылку. Много лет спустя он привезет сюда Потанина.

Крепко постарел Григорий Николаевич, ветер и солнце обточили скулы по-азиатски, запекли до медного цвета.

Потанин рассказал Трубникову, как, отсидев три года в Омской тюрьме, был предан гражданской казни. Посадили на высокую телегу, повезли к эшафоту, привязали к столбу. Зрителей сошлось немного. Эшафот стоял на берегу Оми. Где-то здесь было начало стремлений Потанина и Чокана в дальние дали. Несколько минут — и Потанина отвязали, повезли в полицейское управление. Тем же днем к вечеру он отправился через всю Россию на каторгу в Свеаборг. После Свеаборга — вологодская ссылка, из которой Потанина с великим трудом вызволил Петр Петрович Семенов. И надо было еще заслужить благоволение высокого начальства, чтобы отпустили путешествовать.

С горечью понял Трубников, что Григорий Николаевич простился навсегда с революционными идеями.

Только в 1874 году, на пороге сорокалетнего возраста, Потанин отправился путем мечты своей и Чокана. Он прошел Монголию, увидел Туву, совершил путешествие от Пекина до города Ланьчжоу через страну Ордос и достиг Тибета.

— Я сделал все, что мог... — скажет он Чокану, стоя у мавзолея на округлом холме, откуда видны снеговые макушки гор. — Я сделал все, что мог, не отступая от предначертаний, которые мы с тобой составили.