Друг другу вслед - [2]

— Дед с мальчонкой, шагайте ко мне, — позвал вихрастый. Он посмотрел на бородача-старшину, на ее гнувшегося перед ним паромщика, крикнул: — Эй, кондуктор, кажись, все в сборе!

— Не учи ученого, — проворчал паромщик и, надев картуз, подал знак рулевому.

Из высоченной трубы вырвался клуб дыма, рассеиваясь под ветром, обдал пассажиров горькой вонью, огромные красные колеса с шумом ударили по воде, взбивая пену. Пароходишко отбежал на несколько саженей от берега, повисшая цепь лязгнула, натянулась, и баржа стала медленно разворачиваться против течения.

— Слава богу! — сказал вихрастый, подмигивая Егорке. — Теперь можно и закусить. Не против?

Тот пробубнил что-то невнятное, отводя голодные глаза.

— По всему, не против. Передай калач батьке, да и сам не зевай. — Он повернулся к Брагину-старшему. — Откуда будете?

— Иркутяне, из-под Братска.

Парень удивленно присвистнул:

— Издалече топаете, не знаю, как вас по батюшке…

— Терентий Иванович.

— И куда теперь?

— В Москву, к тамошним глазным докторам.

— Отчего ж не в поезде?

— Было и такое, да гмырь-контролер ссадил под Катеринбургом. Вот и правим от слободы к слободе. — Терентий Иванович помолчал, спросил озабоченно: — Где-то тут правей Воткинские да Ижевские заводы, верно ай нет? Значит, не подвела память. А скажи, обозы с винтовками, поди, как и встарь на Сарапул идут, а оттуда — в Тулу?

Парень вытаращился на него, весело засмеялся.

— У тебя нюх, дедок. За три версты перед собой чуешь, ей-ей!

— Ничего кроме не осталось… — глуховато, с обидой молвил Терентий Иванович.

— Прости, дед. Понимаешь, в чем дело: те самые обозы… Короче, при них я и состою.

Донесся протяжный гудок. Пароходишко перевалил глубокое камское стремя, подернутое косой рябью, и все ближе придвигался обрывистый, в редких пихтах, берег. Егорка невольно посмотрел назад, как бы стараясь ухватить оком начало пути. Господи! Сколько верст медленно легло в пыль за спиной, а сколько их, полосатых, ждет впереди! Ведь еще и Волги нет, а уж где, за какими несусветными далями укрывается Москва, один бог ведает… Смолк, о чем-то задумался и вихрастый парень, недавно такой улыбчивый и бесшабашный. Заговорил он лишь после выгрузки, отъехав добрую версту в глубь соснового леса.

— Так вот, Терентий Иванович, — сказал, придержав кобылу на развилке дорог. — Мне крюк предстоит небольшой, кой-кого из родичей навестить надо, а вы идите себе по-тихому до Сарапула, и не куда-то, а прямо на товарную пристань. Послезавтра встретимся, потолкуем обо всем. Бывайте!

2

Заночевали в прикамской деревне. Батька знал, в какой дом толкнуться: под соломенной крышей своих бед невпроворот, правь к шатровой.

Хозяин во дворе отбивал косу. Он покосился на слепца с поводырем, засопел, ни слова не сказал, снова принялся выстукивать молотком.

«Неужели завернет?» — подумал Егорка, чуть не валясь с ног от усталости.

На улице возник шум, ворота распахнулись, и во двор влетел верховой, упруго соскочил на землю. Старик, отложив косу, развел руки, пошел навстречу высокому молодцу в форменной тужурке и картузе.

— А ну, господин техник, покажись во всей красе. Хоро-о-ош! Этак недолго и в анженеры, а?

— Лиха беда начало, дядя, — ответил молодец и закричал работнику, принявшему повод: — Походи с ней, походи подольше!

Оба уселись на крыльце, и молодец достал из кармана серебряный портсигар, щелкнул крышкой перед дядиным носом. Старик заскорузлыми пальцами долго ухватывал папиросу.

— Ну, Ганька, то есть Гаврила Пантелеич, какие новости?

— Лучше не надо! — отозвался молодец, подняв левую бровь.

— А все ж таки?

— Первая и главная — генерал с полковниками пожаловал на заводы, по указу государя-императора. Стало быть, нужда в огнестрельном, и крепкая!

— Не иначе, — подтвердил хозяин и вдруг спросил ни с того ни с сего: — А что ж отец и брат не приехали? Ведь не чужие, могли б и помочь.

Племянник потупился.

— Знаю, куда ветер дует, — молвил старик. — Пятый год засел в дурацкие головы, о свободе возмечталось. Только пустое дело. Возврата к смуте не будет, не таковские времена! — Он оглянулся, слепец с поводырем по-прежнему топтались посреди двора. — Эй, странники, дуйте к стряпке, пусть покормит, а спать — в баню!

…Чуть свет хозяин пришел в баньку, поставленную на задах огорода. Неторопливо открыл дверь, сел на скамью, положив рядом краюху черного хлеба и две луковицы. Был он не таким сердитым, как вчера во дворе.

— Благодать у вас, — молвил Терентий Иванович, слегка повернув голову на свет.

— Какое… погорели позалетось! — отозвался старик. — Кому-то чужой достаток не по ндраву пришелся… Так тогда заскучал, так заскучал, глаза б ни на что не глядели. Только баня и осталась от всей усадьбы.

— А двор ладный, по воротным столбам сужу. В обхват! — одобрительно сказал Брагин.

— Все новое, с божьей помощью.

— Семейство-то большое?

— Два сына, оба выделенные. Четыре дочери замужем, самая младшенькая пока в девках, — старик скупо улыбнулся, потряс пятерней. — Недавно посчитал — двадцать семь внуков и внучек у меня. Каково?

— И племяш, поди, часто наезжает?

— Ганька-то? А чего ж ему не наведываться, если до завода всего ничего. Да и надел братов остался, две десятины. — Он поморщился, засопел. — Брат напрочь от землицы отошел, бог его прости, ну а Ганька другой закваски человеком оказался. Молод-то молод, а глаз вострый. Умница, каких не сыскать. Сызмальства копеечку берег, на пустое не тратил, и все ко мне, ко мне, телок ласковый… Теперь вот в техники вышел, почти что барином заделался, полсотни оружейников под рукой, но место, где родился, не забывает…