Друг человечества - [30]

Эмми, посмеиваясь, хвалила Зору за то, что она ткнула Сайфера носом в его крем, — теперь он не будет ко всем так с ним приставать. Зора возмущалась грубостью ее выражений, но великодушно признавала, что на несоответствие рекламы требованиям хорошего вкуса указала действительно она.

— Не понимаю, чего ради ты с ним так возишься, с этим Сайфером, — сказала Эмми.

— Я дорожу его дружбой, — возразила Зора, отрываясь от чтения письма.

Это было за завтраком. Когда горничная принесла почту, Эмми с жадностью накинулась на письма, но единственное адресованное ей письмо было деловое, от антрепренера, — не то, которого она ожидала. И Эмми обозлилась.

— Ты совсем иначе стала относиться к мужчинам, милая, — съязвила она. — Прежде, бывало, ты презирала их, не хотела ни видеть их, ни разговаривать с ними, а теперь жить без них не можешь.

— Милая Эмми, — спокойно возразила Зора, — мужчины как возможные женихи или мужья и мужчины как друзья — это совершенно разные вещи.

Эмми со злостью крошила кусок торта.

— Все они мерзавцы.

— Господи! Почему?

— Ах, я не знаю. Все одинаковы.

Она пугливо вскинула глаза на сестру, как бы опасаясь, что сказала слишком много, и тотчас же беспечно рассмеялась.

— Они все такие лгуны! Фаусетт обещал мне роль в своей новой пьесе, а сейчас пишет, что не даст.

Поскольку театр доставлял Эмми много огорчений, а Зора в глубине души с самого начала не одобряла выбранную младшей сестрой профессию, она и теперь не слишком огорчилась. Зора вообще не принимала всерьез Эмми. Та была для нее милым и капризным, балованным котенком, с кошачьими запросами, стремлениями и привычками. Она даже представить себе не могла, что Эмми способна попасть в трагическое положение. Котенок в роли Антигоны, Офелии или другой гонимой роком героини, котенок измученный, убитый горем, — конечно, такое трудно вообразить даже наделенному пылкой фантазией любителю котят. Поэтому Зора очень спокойно отнеслась к высказанной Эмми причине ее беспокойства и продолжала читать письмо. Оно было от Календеров, из Калифорнии. Ее новые знакомые просили Зору навестить их во время кругосветного путешествия.

Зора отложила в сторону письмо и задумалась, помешивая ложечкой чай в стакане; ей грезились горы со снежными вершинами, голубой прозрачный воздух, персиковые рощи и все чудеса далекой солнечной страны. И Эмми тоже рассеянно мешала ложечкой свой чай, но мысли ее были иные — самые горькие и страшные, какие только могут родиться в женской голове.

9

Септимус никогда еще не видел, как женщины падают в обморок. В первый момент он вообразил, что Эмми умерла, и в отчаянии принялся тереть одну свою руку о другую, словно муха крылышками. Осознав наконец случившееся, молодой человек первым делом вытащил из кармана огромный перочинный нож, который всегда носил при себе — как он объяснял, на случай, если сломается карандаш — и предложил его Зоре: ему смутно представлялось, что, когда женщина падает в обморок, ей нужно прежде всего разрезать шнуровку. Зора побранила его за вздорный совет и велела позвать горничную.

Все произошло совершенно неожиданно. Они сидели, как обычно, в гостиной: Зора и Септимус — над картами и справочниками, а Эмми — за чтением у камина. Только на этот раз она читала не книгу, а газету «Дейли-ньюс», привезенную накануне Септимусом, ездившим по делам в Лондон. Вечерние газеты считались в Нунсмере роскошью, поэтому Септимус припрятал газету от Вигглсвика и отнес ее дамам. Внезапно послышался легкий шум у камина, и Эмми без чувств откинулась на спинку кресла, зажав в руке часть газеты; другая часть, вкладыш, валялась на полу.

С помощью Септимуса Зора и горничная перенесли бесчувственную девушку на диван, отворили окно и дали ей понюхать нюхательную соль. Септимус все тревожился, не умерла ли она; Зора благодарила Бога за то, что ее мать уже была в постели. Тем временем Эмми пришла в себя.

— У меня закружилась голова, — прошептала она.

— Да, милая, — сказала Зора, опускаясь перед ней на колени. — Но теперь тебе лучше?

Эмми испуганными глазами смотрела мимо Зоры на что-то невидимое и ужасное.

— Как глупо с моей стороны! Должно быть, от жары. Или от этой доски мистера Сайфера, которая так назойливо сверкала на солнце. — Она бросила умоляющий взгляд на Септимуса. — Говорила я какие-нибудь глупости?

Когда молодой человек сказал, что она просто откинулась на спинку кресла и потеряла сознание, Эмми вздохнула с облегчением и закрыла глаза Немного оправившись, она попросила, чтобы ее отвели наверх, но перед уходом судорожно и многозначительно сжала руку Септимуса.

При всей его неискушенности этот молящий взгляд и пожатие руки сказали Септимусу многое — что Эмми доверяет ему и надеется на него — и отчасти объяснили причину ее обморока. Снова он стоял одинокий и растерянный в этой маленькой гостиной, запустив пальцы в растрепанные волосы и озираясь по сторонам, словно ждал озарения свыше. Но оно не осеняло его, и, не зная, что делать, он бессознательно, следуя мужской привычке держать в порядке все, что напечатано, принялся складывать газетные листы, разглаживая их там, где они были смяты рукой Эмми. И тут ему бросились в глаза строки, от которых он вздрогнул и растерянно уставился в газету. То было объявление о бракосочетании Мордаунта Принса, состоявшемся в британском консульстве в Неаполе.