Древо Жизора - [96]

— Воды! — еле разлепливая ссохшиеся губы, выдохнул король.

Саладин дал знак, и королю Гюи подали огромную чашу, полную воды. Тот нетерпеливо стал пить, стараясь не уронить ни капли драгоценной влаги.

— Когда я ехал через вади Эль-Аджам, — снова заговорил Саладин, — там мне повстречался знаменитый дервиш Касим ас-Сагаб, который сказал: «Саладин, когда ты будешь проходить мимо гор Эш-Шех, набери снега с одной из вершин. Снег растает, превратится в воду, и этой водой ты напоишь всех своих врагов, взятых тобою в плен». Я много набрал этого снега. Он растаял, превратился в воду, и эту воду вы сейчас пьете, ваше величество.

Осушив половину чаши, король Гюи хмуро смотрел на своего победителя. Саладин перевел взгляд на Рене Шатильонского.

— Доблестный Рене, — обратился он к нему. — Я вижу, вы даже не ранены. Как же получилось, что вы попали в плен?

— Пить! — вместо ответа вымолвил Рене, жадно поглядывая на чашу, из которой только что пил Гюи.

— Жажда мучительна, — посочувствовал Саладин. — Есть одна курдская поговорка, но я не знаю, как перевести ее на ваш язык. Ваше величество, — угостите рыцаря, если вы уже напились.

Гюи сделал еще пару глотков из своей чаши и передал ее Рене. Тот жадно прильнул к ней и стал судорожно глотать. Тем временем Саладин извлек из ножен саблю и сказал:

— По нашему обычаю нельзя убить человека после того, как ты дал ему напиться воды. Но разбойнику Рене дал воду король Гюи, а не я, поэтому я свободен от своих традиционных обязательств.

Сказав это, он взмахнул саблей и молниеносным движением отсек голову Рене де Шатильону в тот самый миг, когда он только еще намеревался оторваться от чаши. Левой рукой Саладин успел выхватить из еще трепещущих рук чашу и передал ее везиру Музгар Али. Затем поднял за волосы отрубленную голову Рене и, посмотрев на блаженное выражение лица, промолвил:

— Счастливая смерть! Умереть в момент наслаждения, утоляя жажду. Хотел бы и я так.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Поздно вечером этого страшного дня, когда двадцать тысяч крестоносцев полегли на поле битвы под Хиттином, король Гюи де Лузиньян возвратился, в Сефорию. Его привезли четыре сарацина и, оставив в полумиле от города, поскакали назад к Саладину, а король дошел остаток пути пешком. В доме, где ждала его королева Сибилла, в это время находился и сенешаль Жан де Жизор, остававшийся в Сефории с небольшим отрядом тамплиеров.

— Дайте мне яду, я не могу жить после того, что произошло, — вымолвил Гюи, едва не падая на пол. Его уложили на огромный сундук, застеленный толстой периной, но яду приносить не опешили, да и он больше не просил. Немного полежав с закрытыми глазами, он велел подавать ужин, как можно плотнее подкрепился и лишь после этого стал рассказывать. Говорил он медленно, тщательно описывая все подробности трагического похода. Слушая его, королева Сибилла то и дело принималась плакать, а когда он закончил, сенешаль Жан сказал:

— Теперь ничто не помешает Саладину овладеть Иерусалимом и Сен-Жан-д'Акром. Даже если все монархи христианского мира приведут сюда новых крестоносцев, они не успеют защитить Святой Град. Надо срочно эвакуировать ценности и людей.

На другой день Жан отправился в Иерусалим в сопровождении двадцати тамплиеров. Они добрались благополучно И сразу же начали готовиться к вывозу из города всех ценностей, обнаруженных и созданных здесь за время владычества ордена в Святом Граде. С каждым днем приходили все новые и новые известия о триумфальном шествии Саладина по землям крестоносцев. Совершив бросок от Тивериады к побережью, он захватил Сен-Жан-д'Акр и вторично пленив Иерусалимского короля, отпустил его снова на волю, взяв обещание, что Гюи отправится не в Иерусалим, а в Триполи. И король прихватив с собой Сибиллу, послушно отправился на корабле к Раймону Триполитанскому, а Саладин по берегу двинулся в противоположном направлении, щелкая, как орехи, замки и города крестоносцев, рассыпанные вдоль, побережья Средиземного моря — Хайфу с прилежащим к ней замком тевтонского ордена, монастырь на мысе Рас-эль-Керум, Атлитский Кастеллум Перегринорум, Деру, Цезарею, Аполлонию, Яффу, Асдод, Аскалон. Ему было весело и легко, а Иерусалимское королевство таяло в его руках, как пригоршня снега с горы Эш-Шех. С первых чисел сентября в Иерусалиме стали ожидать появления сарацин, поскольку после взятия Аскалона все побережье от Аккры до египетских владений султана было захвачено ими.

Больше всех переживал прецептор Жан де Фо.

— Что с нами будет! Что с нами будет! — без конца причитал он. — Ах, как нам хорошо здесь жилось! Проклятый Рене!

Когда пришла весть о том, что великий магистр Жерар де Ридфор скончался от ран, находясь в плену у Саладина; остававшиеся в Иерусалиме тамплиеры избрали своим новым магистром Жана де Жизора, и по прихоти судьбы ему предстояло сдавать Святый Град мусульманам. Он с завистью думал о Годфруа Буйонском: «Почему он прославился как освободитель Гроба Господня, а мне придется вручать Иерусалим Саладину? Почему не наоборот? О, какая гнусная несправедливость! Ведь у меня щит Давида! А у Годфруа ничего такого не было».