Древо Жизора - [81]

— Жанна, ты знаешь, зачем прокалывают сикоморы?

— Знаю, — сказала она немного растерянно.

— Зачем? Скажи мне, я тоже хочу знать.

— А разве вы еще не знаете?

— Нет.

— Для того, чтобы плоды стали сладкими, как плоды смоковниц.

— Значит, их прокалывают, в пору созревания, — чтобы они налились сладостью?

— Ну конечно.

— А ведь ты, Жанна, тоже вошла в пору созревания.

— Как это?

— А вот так.

— Я не понимаю.

— Ты поймешь. Поцелуй меня в губы, моя любимая Жанна.

Слева вырезанный в красном дереве змий льстиво предлагал Еве яблоко, справа Адам задумчиво опирался на дубину, хотя грех явно еще не был совершен, и зачем ему понадобилось орудие, непонятно сверху Господь Бог Саваоф в виде красивого и весьма мужественного старца взирал на созданный Им мир, зачем-то подняв вверх правую руку, под ним два ангела летели навстречу друг другу, один с трубой, другой с фонарем, внизу стояла Смерть с косой и, приложив костлявую длань козырьком ко лбу, выглядывала себе первую жертву первородный грех еще только ожидался, и острие косы не успело окраситься кровью. А посреди всего этого, в превосходном, недавно доставленном из Византии зеркале, располагалось довольно унылое лицо пятидесятилетней женщины, которая, рассматривая себя, все громче и громче вздыхала.

Еще прошлым летом не было ни этих новых морщинок, ни желтых пятен на щеках, ни красных глаз, ни дряблого подбородка. Откуда вдруг все это хлынуло, будто весенняя вода, прорвавшая и затопившая погреб! Неужто это конец? Неужто больше не помогут сложные притиранья из ливийского ячменя, журавлиного гороха, луковиц нарцисса, тускских семян, аравийской камеди, плодов волчана, красной щелочной пены, яркого иллирийского касатника, гнезд плаксивых птиц, желтого аттического меда, ладана, смешанного со щелоком, жирного мирра, аммоновой соли, мужского ладана, брабантского масла и множества других компонентов?

Горючая слеза прокатилась по щеке Элеоноры. Не было рядом с нею весельчака Бертрана де Бланшфора, чьи кости гнили в далеком и, должно быть, отнюдь не веселом, Иерусалиме, некому было утешить королеву Англии, внезапно почувствовавшую, что она бесповоротно стареет.

Чтобы как-то утешиться, она удостоверилась, что дверь ее спальни закрыта на щеколду, и достала свой заветный список, в которой значились все пятьсот с лишним мужчин, в разное время соблазненных ею. Усевшись поудобнее в кресле, она стала перебирать их имена, как четки, стараясь вспомнить каждого в отдельности, их особенности, изюминки, достоинства и недостатки. Она могла похвастаться тем, что каждый из обладавших ею мужчин был взвешен ею основательно и оценен во всех своих плюсах и минусах. И в каждом она умела найти то самое главное зернышко, которое отличает одного мужчину от другого и простого крестьянина порой, и даже очень часто, делает интереснее короля или герцога.

Элеонора поймала себя на том, что незаметно забралась к себе под рубашку и ласкает кончиками пальцев сосок. Она выдернула руку из-под одежды, глубоко и томно вздохнула и вновь посмотрела на себя в зеркало. Нет, воспоминания и мечты не сделали ее моложе. Чертово византийское стекло! Зеркало настолько идеально, что в нём видны все изъяны. Разумеется, сегодня — никаких встреч. Надо основательно заняться своей внешностью, побольше бывать на свежем воздухе в одиночестве, по ночам спать, а днем бодрствовать, поменьше есть всякого острого и солёного…

Но почему же все в один голос уверяют ее, что она выглядит не больше, чем на тридцать? Неужели лгут? Неужели льстят?! Как это постыдно и ужасно! Элеонора вновь обратила свой взор на заветный список. Гляньте, как много их было в ее жизни! Возможно ли, что Клеопатра имела больше? Все-таки, Клеопатре было легче, нравы были другие, всюду не совали свои мокрые носы разные там святоши и ворчуны.

Два короля. На счету у Клеопатры был Цезарь.

Матильда, прежде чем выйти за Годфруа Плантажене и родить Анри, была замужем за императором Священной Римской Империи. Но такого элегантного сочетания — сначала король французский, затем король английский — не было ни у кого. Ах, как хороши были они оба в самом начале! И какими занудами становились, едва только лисий хвост Элеоноры начинал мелькать в окружении других лисов, волков и псов. Зато потом они ретиво устремлялись в бурную государственную деятельность.

Элеонора задумалась. В этот миг к ней постучали. Она не спеша спрятала свиток с перечнем своих любовников и также не спеша подошла к двери. Это был Ришар, ее самый любимый сын. Беспечной походкой он вошел в комнату, и если бы это происходило в Лондоне или Париже, то злые языки тотчас же принялись бы за сочинение очередной сплетни о том, как родной сын шныряет в спальню к королеве. Ришар плюхнулся в кресло, взял со столика листок пергамента, на котором было переписано новое сочинение Бертрана де Берна, и прочтя первые строки, бросил листок обратно на стол.

— Не лучшее, что он сочинил, — тоном скучающего знатока сказал Ришар.

— Да? Ты так считаешь? Отчего же, солнце мое?

— Мне не нравится, что он пишет, будто из-за немилости со стороны возлюбленной дамы ему не радостна даже Пасха в цвету. Я бы все же воздерживался, от таких дерзостей. Стихи стихами, а святые чувства, христиан надо беречь.