Древо света - [104]

Они пережили и немецкую оккупацию в годы первой мировой войны, и новые горькие беды в дни второй мировой войны и фашистской оккупации, и радость освобождения — приход Советской власти в 1940-м, и годы классовой борьбы в деревне: террор «лесных» — буржуазных и фашистских бандитов-недобитков.

Пережитки этих прошлых лет не могли не сказаться на характерах и судьбах людей — сказаться по-разному: от того сопротивления среде, которое формирует бойца, до той или иной формы «конформизма», которая так или иначе, явно или тайно увечит судьбу и характер человека.

Не в пример другим романам Слуцкиса, написанным в последние годы, действие нового его произведения «Древо света» целиком происходит в деревне, и каждый «городской» в нем — это уже «отрезанный ломоть» или интеллигент в первом поколении — лишь случайно и косвенно связанный с родными местами.

Когда происходит действие романа Слуцкиса? Как и в поздних произведениях Катаева, как в романах Макса Фриша последних лет, временные пласты в нем перемешаны: прошлое, настоящее, а может быть, и будущее живут в нем одновременно, иногда «материализуясь» в видения. Так навстречу восьмидесятилетнему колхознику Балюлису, который везет продавать на базар яблоки, вдруг выезжает укрытая рогожей телега с трупами убитых сорок с лишним лет тому назад «лесных» бандитов, и будет в ней лежать и его враг, завистник и соперник барин Стунджюс, и его приятель Акмонас — по дурости и слепоте затесавшийся в отряд бандитов. Два раза встретится с самим собой и не посмеет окликнуть себя один из основных героев книги — неудачливый художник, несостоявшийся архитектор и, очевидно, состоявшийся администратор Статкус.

И это «виденье» во вполне реалистическом романе естественно и знаменательно. Потому что беда Статкуса и заключается в том, что в сложных переплетениях времени и судеб народа он не сумел «встретиться с собой» — найти свое, личное, неоспоримое задание в большой общей судьбе. «Неуменье» встретиться с собой не приносит добра и всем его близким. Не став собой, он лишен воли — подлинной целеустремленности, подлинной силы. Он, в сущности, искалечил судьбу жены — Елены, милого, поверившего в его силу Олененка, и не помог дочери — «свету очей своих» — преодолеть те подросточьи трудности, которые не лечат дидактикой: «А вот мы в наше время»…

Статкус не совершил ни одного злого дела, но не довел до конца ни одного дела доброго и полезного.

И женился не по любви, а в надежде пожить на счет чужой любви к себе; и ребенка, обожающего «всесильного отца», обманул, «мотаясь по объектам» и проводя приятные «уик-энды» на стороне. И Елена-Олененок превращалась в обслуживающую супруга «мамочку», а Неринга, дочь, потолклась около науки, около искусства, попыталась неудачно покончить с собой, спуталась с «фирменным парнем» и превратилась в преждевременно увядшую, безразличную ко всему двадцатисемилетнюю женщину. Нет, прошлое, «корни» Статкуса — горькие: он сын батрачки, изнасилованной хозяином и выгнанной со двора, как собачонка. Отчим принял «байстрюка» пусть не слишком охотно, но по-человечески. Статкус заработал пулю в грудь от «лесных» бандитов. Но сопротивление среде в нем не вырастает до «действия», и вот почему внешне благополучная семья его не была счастливой, и внешне полезная деятельность не стала делом его жизни, определяющим «встречу с собой». Вот почему он и не смог выполнить просьбу маленькой дочки — «папа, нарисуй мне свет». Он нарисовал ей солнце, но она на это не согласилась. «Свет» — это, очевидно, нечто другое. И не только на рисунке — но и в жизни, и в человеческой судьбе. Обстоятельства недооценивать не следует. И существенно все — и унижения, перенесенные Статкусом в детстве, и то, что он «примак» — безродный сын нищей матери, женившийся на дочери владельца аптеки, «интеллигента». Правда, аптека была изъята Советской властью из частного владения, правда, в «интеллигенте» все время проступала черта неудачливого крестьянина, делая и его человеком «без судьбы». И эта «полубеспочвенность» клеймом легла на судьбы его дочерей — Елены, которая, в сущности, не осуществила того, что в ней было заложено, и Дануте, бессмысленно растратившей свою красоту и женственность и покончившей с собой.

Все они, о ком идет здесь речь, не нашли себя, не встретились с собой, не поняли, где, в чем скрыт тот свет, нарисовать который просила отца маленькая девочка Неринга.

С другой супружеской парой, с ее детьми, родителями, окружением — с Балюлисами, Лауринасом и Петронеле, читатель знакомится, так сказать, «с конца»: обоим супругам уже за восемьдесят. Нет, эти два труженика, крепко спаянные трудом, верностью, общей судьбой, отнюдь не похожи на умиротворенных и застывших в своем бессмертном величии Филемона и Бавкиду. Огромная, грузная Петронеле еле ковыляет, опираясь на две палки, и раздутое лицо се — как хороший кус сыра. От постоянной работы одно плечо малорослого «Филемона» — Лауринаса поднялось так высоко, что он кажется горбуном. И пребывают старики в состоянии непрерывной пикировки, подначивания. И надо обладать большим художественным и человеческим чутьем, чтобы дать читателю почувствовать, какой свет скрывается под той грубой корой, которой обросли два старых труженика…