Древо скорбных рук - [6]

За прошедшие годы Мопса сыграла в жизни немало ролей, но ведь она была и доброй женой своему мужу, и заботливой матерью Бенет до восьми лет, до первого приступа своего безумия, когда ее мозгом и душой овладела другая личность.

Возможно, толчком для этого переселения душ послужила нелепая и никем не отмеченная случайность. Раньше она носила самое обычное имя — Маргарет, которое ей очень подходило, а не то, что прилипло к ней после роли в школьном спектакле, блестяще исполненной в пятнадцать лет. Дикое, колдовское существо, созданное фантазией Шекспира в «Зимней сказке», — порождение жутких болот, обросшее зелеными корнями, с глазами тритона и жабьими лапами так сошлось в этом образе с ее потаенным желанием быть не просто заурядной девушкой, что она стала охотно отзываться на Мопсу.

Маленькую Бенет поначалу удивляло, что матерей ее школьных подруг зовут Мэри или Элизабет, но потом она привыкла к прозвищу матери, тем более что отец произносил его ласково, с доброй усмешкой. Чем-то в юности, да и потом, после рождения Бенет, Мопса действительно напоминала молодую ведьму, как ее представляют в мультфильмах, — с худым, остреньким личиком и пышной гривой светлых, всегда растрепанных волос. В этом была своя особенная присущая ей красота. Затем зло, угнездившееся в мозгу, начало проступать все яснее. Теперь же возраст и длительное лечение как бы тяжелым катком прошлись по ее лицу, сгладили остроту черт и оригинальность облика, а короткая стрижка довершила превращение ее в персону, неотличимую от многих подобных ей пожилых женщин.

Спустившись вниз в кухню, Бенет увидела, что Мопса хозяйничает там и готовит себе чай. Такого раньше за ней не наблюдалось. Обычно мать ждала, чтобы ее обслуживали. Если бы Джеймсу стало получше, то они могли бы вместе отправиться куда-нибудь. С ребенком такого возраста, как он, можно было посетить какое-нибудь тихое кафе или перекусить на воздухе в парке. Пора уже появляться с ним на людях.

Она могла бы завтра отвезти мать на консультацию в клинику, подождать ее с Джеймсом в машине, а затем, если погода продержится такой же отличной, как сейчас, они прокатились бы в Хэмптон-Корт и с удовольствием провели там время среди развлекающейся публики.

Самочувствие у маленьких детей меняется мгновенно, это Бенет уже успела усвоить. То малыш хнычет или даже орет благим матом, то заливается смехом и уже вполне здоров. Но сейчас состояние Джеймса внушало ей слишком большую тревогу. Предстоял тягостный вечер с Мопсой, не знающей, чем себя занять. Завтра, конечно, Бенет постарается взять напрокат и установить в доме телевизор.

— Когда ты укладываешь его спать? — спросила Мопса.

— Обычно в половине седьмого, но, очевидно, сегодня так не получится. Он уже выспался.

— Ты его испортишь, не соблюдая режим.

Бенет не нашла нужным что-либо возразить, и Мопса перекинулась на тему, как лучше добраться до клиники, где будут проводить тесты. Туда такой долгий путь, и в подземке все так кардинально изменилось с той поры, когда она жила в Лондоне.

Она изучала схему линий метрополитена и план города. Бенет, разумеется, заявила, что отвезет ее на машине и что если Джеймса нельзя будет взять с собой, она найдет кого-нибудь, кто посидел бы с ним дома.

Когда Бенет жила на прежней квартире в Тавнелл-парке, она иногда приглашала няньку, но выбирала кого-то из соседских девчонок-подростков, которые все не прочь были хоть немного подзаработать. Здесь же она не знала никого из соседей. У Бенет даже не было знакомых с маленькими детьми, за исключением Хлои, но та, как нарочно, проводила летний месяц на побережье.

Мопса всегда отличалась умением читать мысли дочери, особенно, когда у той возникали проблемы.

— А на сегодня у тебя нет никого на примете? Я бы предпочла где-нибудь с тобой вместе пообедать.

— Я не могу оставить Джеймса.

Мопса сразу же надулась, но Бенет проигнорировала это и не стала вдаваться в объяснения. Вопрос был совсем не в том, оставаться ли ей с Джеймсом или покинуть его на какое-то время — надо было без дальнейших колебаний решаться на конкретный шаг.

Лоб у мальчика был горячий и потный. При затрудненном дыхании у него иногда в груди раздавались странные звуки, будто кто-то там нажимал на автомобильный рожок. Он попытался поиграть на ксилофоне, но почти тут же потерял к нему интерес и опять взобрался к матери на колени. Каждый вдох давался ему все с большим трудом, и все тревожней было это слушать.

— Я позвоню доктору.

— Сейчас уже семь часов. Стоит ли беспокоить уставшего за день мужчину только из-за того, что малыш простудился?

— Наш доктор — женщина, — сказала Бенет и этим ограничилась.

В прошлом вступать с Мопсой в какие-либо пререкания означало лишь впустую тратить нервную энергию. Однажды мать своим упрямством довела Бенет до настоящей истерики и вынудила дочь сдаться, хотя правда была на ее стороне. То было давным-давно, но старое не забывается. Поэтому Бенет решительно взялась за трубку, но тут аппарат зазвонил сам.

— Должно быть, это твой отец, — высказала предположение Мопса и угадала, что немедленно отразилось на ее лице. Оно излучало самодовольство. Его беспокойство она, естественно, отнесла на свой счет.