Древо Иуды - [8]

Повернувшись, он захромал вверх по холму, толкая тяжеленную машину и держа курс на одинокую платформу. Маленькую станцию украшал бордюр из побеленных камней, гордую вывеску «Выход к Западному Нагорью» обвивала ползучая жимолость, зеленая изгородь из боярышника сыпала лепестки на колею; но у него было не то настроение, чтобы умиляться этой красоте. В пределах видимости — ни души, зал ожидания заперт на замок, касса закрыта, похоже, на вечность. Он уже хотел сдаться, когда сквозь матовое стекло одного оконца с выведенным по трафарету словом «Буфет» заметил какое-то движение; внутри на подоконнике сидела черная кошка и спокойно умывалась. Он толкнул дверь, та поддалась, и он вошел.

В отличие от обычных станционных буфетов здесь на удивление царил полный порядок. Выскобленный дощатый пол, четыре круглых столика с мраморными столешницами, цветные виды Шотландского нагорья на стенах, а в дальнем конце — отполированный прилавок красного дерева, за которым висело овальное зеркало с рекламой муки «Браун энд Полсон». Перед зеркалом стояла молодая женщина и надевала шляпку. Она так и замерла при его появлении. Оба застыли, как восковые фигуры, пялясь друг на друга в зеркало.

— Когда следующий поезд на Уинтон? — нарушил он молчание, обратившись к ее отражению тоном, не скрывавшим раздражения.

— Последний уже ушел. Теперь не будет ни одного до воскресного дополнительного. — Она повернулась к нему лицом и мягко добавила: — Завтра в два часа дня.

— Тогда где носильщик?

— Дугал отправился домой добрых полчаса тому назад. Вы разве не встретили его на дороге?

— Нет… не встретил…

Он вдруг почувствовал дурацкую предобморочную слабость и наклонился, чтобы опереться на стол, именно тогда она заметила его ушибленную ногу.

— Вы поранились! — воскликнула она, быстро выходя из-за прилавка. — Прошу вас, присядьте и позвольте вам помочь.

— Пустяки, — ответил он, борясь с головокружением, и доковылял до стула. — Неглубокое рассечение ткани в подколенной области. Мотоцикл…

— Мне показалось, что я слышала хлопок. И рана довольно неприятная. Почему же вы сразу не сказали?

Она поспешила принести горячей воды, после чего, опустившись на колени, промыла рану и аккуратно перевязала полосками разорванной салфетки.

— Готово! — Покончив с делом, она поднялась. — Будь у меня иголка с ниткой, я зашила бы вам брючину. Но ничего, зашьете, когда вернетесь домой. А теперь вам не помешает чашечка хорошего чая.

— Нет… в самом деле… — запротестовал он. — Я доставил столько хлопот… Вы и так для меня сделали больше чем достаточно.

Но она уже суетилась у металлического электрочайника на прилавке. После пережитого потрясения горячий крепкий чай оказал целебное действие. Девушка присела на стул, наблюдая за незнакомцем с заинтересованным любопытством. И тут же кошка прыгнула к ней и начала мурлыкать. Девушка ласково погладила животное.

— Хорошо, что мы с Чернышом не ушли. В Крэгдоране в это время года не так много народа.

— Как и в любое другое? — слегка улыбнувшись, спросил он.

— Нет, — с серьезным видом возразила она. — Когда начинается сезон рыбалки и охоты, у нас полно посетителей, поэтому отец и держит это заведение. В Ардфиллане у нас пекарня. Если хотите, мы могли бы вас туда подвезти. Он всегда забирает меня в конце недели. — Она на секунду задумалась. — Совсем забыла, у вас же мотоцикл. Он сильно разбит?

— Не очень. Но мне все равно придется оставить его здесь. Если бы можно было погрузить его на уинтонский поезд, было бы здорово. Видите ли, это не моя машина. Хозяин — один парень из больницы.

— Не вижу причин, почему бы Дугалу не пристроить мотоцикл в служебном вагоне в качестве одолжения. Я поговорю с ним в понедельник утром. Но если ваш друг в больнице, ему еще долго не понадобится транспорт.

Позабавившись этим умозаключением, он объяснил:

— Мой друг не пациент. Студент последнего курса медицинского колледжа, как и я.

— Вот, значит, как. — Она рассмеялась. — Знай я об этом раньше, я так не гордилась бы своей перевязкой.

У нее был заразительный смех, естественный, очень приятный. Во всем, что касалось ее, чувствовалась теплота, и не только из-за ее цветовой гаммы — рыжевато-каштановая шевелюра с золотым отливом и мягкие карие глаза, темневшие на светлом, слегка веснушчатом лице, — но и благодаря открытой душе, не чуждой сочувствия. Она была, наверное, года на четыре младше его. Ей никак нельзя дать больше девятнадцати, размышлял он, и хотя ростом она не вышла, ее крепкая маленькая фигурка была ладно скроена, с хорошими пропорциями. В тот день она надела клетчатую юбку, подпоясанную лаковым ремешком, серый короткий жакет домашней вязки, маленькие поношенные коричневые башмаки и небольшую серую шляпку с пером кроншнепа.

Мори вдруг захлестнула благодарность за ее доброту — редкое для него чувство. В то же время она держалась с ним пристойно, именно так — чертовски пристойно. И, позабыв о ноющем колене и о катастрофическом ущербе, причиненном его единственному костюму, он улыбнулся девушке своей привычной открытой, обезоруживающей улыбкой, так часто выручавшей его в трудные времена. Хотя у него был высокий лоб, правильные черты, чистая кожа и густые светло-каштановые вьющиеся волосы, он не отличался особой привлекательностью в общепринятом смысле слова; нижней челюсти не хватало решительности. Но улыбка восполняла все его недостатки, освещая лицо, предлагая дружбу, выражая обещание, заинтересованность, понимание и, если нужно, заботу, а самое главное — излучая искренность.