Древняя Русь: наследие в слове. Добро и Зло - [13]
Мистический характер этики исихазма — влиятельного учения средневековых мистиков, — как и связанной с нею этики нестяжателей, следовательно, и Нила, обращает все нравственное поведение человека на себя самого, изымает его из общественных связей и потому ставит под запрет социально важные добродетели: активность поведения, гордость за себя или род, отвагу, рассудительность и мудрость. Такие добродетели расцениваются как пороки.
Зато с психологической точки зрения в трудах Нила тщательно разработан «механизм» выявления страстей и пороков.
Набор определенных «страстей», влекущих человека к действию, формирует его характер — нрав.
Первая серьезная классификация нравственных качеств известна с XIII века: это тексты под редакцией митрополита Кирилла II. В них говорится о последовательности явления: страсти — свойства души — добродетели и пороки.
Епископское поучение Кирилла утверждает, что «грех — работа плоти». Грех — не просто рабство телу, но и дело, причем дело неблаговидное. Грех — «сия дела сотонина», а Серапион Владимирский добавляет, что и вообще это «дела злы, дела неподобны». Тем не менее это же всегда дело, т. е. действие, связанное с рабским служением телу. В духе своего времени человек XIII в. способен представить абстрактные добродетели и пороки, извлеченные из конкретности их проявления в «деле». Вот что такое дело. Постановления Владимирского Собора 1274 г. подчеркивают, что «мы сотонина соблазны и многыми грехы связани». Следовательно, грех как деяние, дело, действие — всего лишь ответ человека на вызов и соблазны дьявола, на его наущение на грех, и только Бог может простить этот грех или избавить от него. Расплатой за грех, т. е. за соблазн, воплощенный в житии, становится горе и беда: кто «горе наследуеть (нарушит церковный канон) тот в своем степени беду прииметь».
В известных нам перечнях той эпохи явленные грехи располагаются как бы кругами, от внешних к внутренним, от самого злостного дела до самого гнусного чувства:
1. Пьянство, нечистое прелюбодейство, обядение, сквернословие;
2. Татьба, розбой, грабленье, обида, лихва (ростовщичество), резоиманье (кривое, неверное);
3. Ложь, клевета, изветы кладуче, клятвы и поклепы;
4. Лесть, лукавство, скупость, гордость;
5. Гнев, ярость, мерзость ярости, зависть, ненависть.
При истолковании особых качеств некоторых пороков используется термин вещь. Трудно, конечно, ожидать точности термина от культуры, принципиально ориентированной на образно-символическое мышление. Это относится и к термину вещь. Неопределенный синкретизм смысла одновременно передает все последовательности деяния: от замысла, определения его в слове (приказе, повелении) до исполнения и ожидаемого результата («вещи» в современном значении слова). Все этапы аналитически выявленной последовательности «вещи» суть одно и то же деяние. А деяние наказуемо, потому что оно оплотняется в вещи. Оно предстает как осознанное в мысли и сознательно проведенное в деле.
Уже на исходе Средневековья митрополит Макарий в своей «Риторике» 1619 года аналитически разводит понятия «вещь» и «дело». Помогает ему в этом как раз риторика, наука «красно говорить», различные разделы которой требуют обязательного различения моментов подбора фактов («дел»), осмысления их и облачения в словесную форму. Вещь у Макария и есть в чистом виде мысль, идея, которая служит для конкретизации и представления уже данной «материи» фактов, обозначенной словом дѣло. Вещь и дѣло, соединяясь, воссоздаются посредством слова — глагола.
Таким образом, всё, что входит в группы 1-3 перечней, суть вещи греховные, то есть грешные помыслы, и каждого новопоставляемого священника «подобает испытати в вещех греховных», а особенно тщательно в том, что касается «блуда, татьбы, лихвы и чародеяния». «Да кто свободен будет от всех сих вин», тот прошел испытание и достоин сана.
Новый термин столь же неопределенного смысла — «вина». По исходному своему значению это «причина», но в данном контексте слово изменяет значение, становясь термином этики в известном нам теперь смысле.
Мы стоим перед новым качественным скачком в осмыслении этических норм. Теперь речь идет не о частных «страстях», а об абстрактно понимаемом нарушении норм, значительном и непоправимом. Речь идет о грехе.
Выстраивается цепочка терминов, которая имеет определенный смысл: грех — вещь — вина.
Смысл возникшей последовательности терминов вытекает не только из значения составляющих её слов, но также из давней истории самих слов, от первосмыслов, сохраненных в символическом употреблении древних славянских корней. Ведь всё это — славянские слова, не замененные никакими заимствованными или калькированными с греческого языка словами. Они — коренные славянские, и как таковые они важны в объяснении данного ряда обозначений. Это — своего рода истолкование движений души, которая заблудилась в миру.
Ближайший смысл слова грех напрашивается в сопоставлении с глаголом грети; грех — жжение сердца и боль совести. Существует и более дальний смысл, дошедший из прошлых времен: грех — ‘изгиб, путь кривой’ и недобрый, обманчивый путь в никуда.
