Древняя история казачества - [6]

Не то мы видим в среде казачества, разбросанного волею судеб по всем окраинам обширной России. Везде мы видим одну общую казацкую идею, один мощный казацкий дух.

Западное средневековое рыцарство, прославившееся грабежами, насилием и угнетением мирного земледельческого люда, ничего общего с идеей казачества не имеет. Казачество стояло за свою свободу, за права обиженных и угнетенных, за свои земли и за свою веру, никому не навязывая ее и насильно не обращая в нее неверных, между тем как в западном рыцарстве цель была совсем другая, а именно — порабощение мирных и беззащитных граждан и распространение католицизма мечом среди славян и литовцев, т. е. цель отрицательная.

Казаки прежних веков, как это ни странно звучит для историков, не считали себя русскими, т. е. великороссами или москвичами; в свою очередь и жители московских областей да и само правительство смотрели на казаков, как на особую народность, хотя и родственную с ними по вере и языку^{3}. Вот почему сношения верховного правительства с казаками в XVI и XVII вв. происходили чрез посольский приказ, т. е. по современному — чрез министерство иностранных дел, чрез которое вообще сносятся с другими государствами. Казацких послов или, как их тогда называли, «станицы» в Москве принимали с такою же пышностью и торжественностью, как и иностранные посольства; об этом нам подробно говорит русский публицист XVII в., современник царя Алексея Михайловича, Григорий Котошихин.

С Петра Великого, с 1721 года, войско Донское перешло в ведение военной коллегии. С этого времени, вместо Царских грамот, адресованных «на Дон, в верхние и южные юрты, атаманом и казаком и всему великому войску Донскому», и отписок казаков прямо к Царю, на Дону стали получаться приказы коллегии и указы Сената.

Если же смотреть на казаков, как на исконных обитателей берегов Азовского и Черного морей, Дона и Нижнего Днепра, о чем мы будем говорить в следующих главах, то происхождение имени «казак» объясняется очень легко, и значение этого слова было понятно как для самих древних казаков, так и для соседних с ними народов.

Но прежде чем приступить к этому объяснению, которое тесно связано с вопросом о происхождении казачества, мы здесь приведем мнения по этому предмету некоторых историков, а мнения эти, как увидят читатели, иногда доходят до крайней нелепости, если не сказать — до смешного.

Фишер, в своей Сибирской Истории, изданной нашей Академией наук в 1774 году, слово «казак» относит к языку татарскому. Оно означает, по его мнению, такого человека, у которого нет семьи или который не имеет постоянного жилища. Название это первоначально приписывалось собственно казачьей орде, т. е. ордынским казакам, жившим в начале XVI в. по Нижней Волге, ныне киргиз-кайсаки, которые своими набегами и наездами славились перед прочими народами. Название «казак», продолжает Фишер, от татар перешло к русским и полякам^{4}.

По мнению Сталенберга, слово «казак» означает вольный, живущий на границе и всегда готовый служить за деньги.

Но ни Фишер, ни Сталенберг не указывают, от каких именно татарских корней они производят это слово. В современных же наречиях татарского языка слова «казак» нет; следовательно, оно не татарское, а заимствованное ими от другого народа и отождествлено по характеру и исторической жизни казачества с понятием — вольный, никому не подвластный, служащий за деньги, и другими проявлениями военного быта пограничных стражников, подобных древним нашим предкам.

Болтин в примечании к истории Леклерка, в 1788 году писал, что «в отдаленные времена на юге России жили татарские, сарматские и славянские племена; что от них отделились разные толпы в степи, разбойничали там или питались звероловством. Татары называли их казаками, т. е. сбродом. Люди эти, увеличившись, стали известны в нашей истории под именем половцев, существовавших до нашествия татар».

Вл. Броневский, в своей «Истории Донского войска», составленной, как известно, по чужим рукописям и изданной в СПб. в 1834 г., каковой труд серьезного исторического значения не имеет и притом репутация этого автора сильно пострадала от критических статей известного донского историка В. Д. Сухорукова (Донск. вест., 1867, №№ 27–29), ничтоже сумняшеся, высказался о казаках так, что будто бы царь Иван Васильевич, видя размножение по Руси бродяг и разбойников, приказал, выражаясь просто, отворить южные заставы государства и турнуть их вон из отечества на Дон.

В. Д. Сухоруков в составленном им в двадцатых годах прошлого столетия, при участии других авторов, «Историческом описании земли войска Донского» говорит, что «слово казак известно было в России гораздо раньше этого времени: оно, по мнению некоторых, на языке монгольском означало пограничного стража и вообще военного человека; но, рассматривая наши летописи тогдашнего времени, видим, что казаками назывались и такие люди, кои не только вовсе не составляли стражи, но даже разоряли Украйну. По смыслу слов, в летописях и современных актах встречающихся: «На поле ходят баловни-казаки… живут своим казачьим обычаем» и т. д., нельзя не согласиться, что имя «казак» применялось однозначительно разбойнику, но в отношении ремесла оно не было столько поносным и преступным, как разбойник, ибо этот род жизни и поведение были в духе тогдашнего времени. Таким образом, думать надобно, что слово «казак» означало отважного наездника, живущего набегами и войною, не привязанного к земле и домовитости»