Древняя Греция - [80]

Хотя смерть Полиба доказала Эдипу, что предусмотрительный человек может избегнуть своей судьбы, Эдип решил отклонить предложение коринфян стать их царем. Оставалась ведь вторая часть дельфийского предсказания: брак Эдипа с родной матерью. Вдруг боги нашлют на него безумие или потерю памяти, и он с помраченным разумом исполнит страшное предсказание и женится на вдове Полиба. Нет, лучше жить вдали от матери. Этими опасениями Эдип поделился со стариком, принесшим ему известив о смерти Полиба. Вестник издавна был своим человеком в доме коринфского царя.

Услышав слова Эдипа, старик засмеялся; сейчас он освободит Эдипа от страха, преследующего его всю жизнь, даст ему великое счастье — право вернуться на родину. И старец сообщает ошеломленному Эдипу, что Полиб вовсе не был его отцом, а жена Полиба не его мать. Младенцем был Эдип найден в горах с проколотыми и связанными ногами. Старец знает это очень хорошо. Ведь это он, служивший тогда пастухом у коринфского царя, развязал ребенку туго стянутые ноги и отдал его бездетному царю Полибу.

Старик удивлен, что его слова, возвращающие Эдипу право вернуться на родину, не вызвали никакой радости. Отчего так испугалась Иокаста, жена Эдипа? Для нее теперь все ясно; она хорошо помнит, что жестокий Лаий, когда ему предсказали, что он умрет от руки рожденного ею сына, передал его пастуху, проколов и связав ножки младенцу, и приказал бросить ребенка в горах Киферона. Каждое слово коринфянина, рассказывавшего о ранах на ногах младенца, о фиванце, передавшем ему ребенка, причиняет Иокасте мучительную боль. Она умоляет мужа прекратить расспросы. «Довольно и того, что я страдаю», — убеждает она мужа, но Эдипа уже невозможно остановить. Он даже не замечает горя жены, ему необходимо выяснить, кто же его настоящие родители.

Наступает трагическая развязка. Приходит вызванный Эдипом свидетель смерти Лаия. Он испуган предстоящим допросом: ведь чтобы оправдать свое позорное бегство, он обманул всех, придумав рассказ о нападении целой шайки разбойников. Теперь, возможно, его ждет расплата за трусость и обман. Но, подойдя к Эдипу и увидев прибывшего из Коринфа вестника, слуга испугался еще больше. Он сразу понял, что ему грозит еще одно наказание за старый проступок — нарушение приказа, которое, как он думал, никогда не будет открыто.

Когда-то Лаий призвал его к себе и приказал ему бросить в горах израненного младенца, а он, пожалев ребенка, передал его пастуху из соседней страны. Пастух обещал забрать мальчика на свою родину. Слуга был уверен, что никогда не увидит больше ни этого пастуха, ни ребенка и никто не узнает, что он ослушался своего господина. И вот теперь он узнает в прибывшем из Коринфа вестнике человека, взявшего из его рук сына Лаия. Отпираться бесполезно. Вестник тоже сразу узнал пастуха, передавшего ему Эдипа. Но Эдип не собирается наказывать неверного слугу. Впервые он до конца осознал весь ужас своей судьбы. Теперь ясно, что это он сын Лаия и Иокасты. Может ли он, убивший своего отца и женатый на родной матери, осуждать кого-нибудь? Есть ли на свете более тяжелые преступления? Предсказания дельфийского оракула исполнились. Иокаста не в силах перенести позор, на который ее обрекла судьба, покончила с собой. Эдип, сорвав застежку с одежды Иокасты, выколол себе глаза, чтобы исполнить приговор, вынесенный им самому себе. Он не смеет уйти из жизни и должен нести расплату за невольно совершенные им преступления. Последние стихи трагедии обращены к зрителям:

… Вот пример для вас — Эдип:

Он загадок разрешитель и могущественный царь;

Тот, на чью судьбу, бывало, каждый с завистью глядел,

Он низвергнут в море бедствий, в бездну страшную упал!

Значит, смертным надо помнить о последнем нашем дне!

И назвать счастливым можно, очевидно, лишь того,

Кто достиг предела жизни, злого горя не познав.

Трагедия окончена. Зрители, покидающие театр Диониса, выходят на площадь. Много мыслей пробудил в них страшный конец трагедии. Виновен ли Эдип и справедливо ли постигшее его бедствие? Споры об Эдипе тотчас же переходят в споры о Перикле, судьба которого казалась афинянам сходной с судьбой фиванского царя.

Теперь, когда Перикл умер, многие не скрывают той ненависти, которую вызывал у них вождь афинской демократии.

В толпе афинян, выходивших из театра, особое внимание привлекали три громко споривших человека: один из них, судя по одежде, был моряком, другой, пожилой, крестьянином, третий, державшийся несколько в стороне, резко отличался от них щеголеватой одеждой и был, по-видимому, аристократом.

— Мышь рылась, рылась, да и дорылась до кошки, — громко говорил он, обращаясь к спутникам, — хотел Эдип узнать правду, вот и пришлось выколоть себе глаза и пуститься по белу свету нищенствовать. Да и поделом ему. Навлек на город чуму. Сколько людей погибло из-за него одного… Так и у нас. Затеял Перикл войну со спартанцами, и вот поля наши в запустении: все крестьяне спрятались за стенами города, а спартанцы хозяйничают на нашей земле. Софокл хорошо показал всем в своей трагедии, что прорицаниям надо верить. Ведь и у нас болезнь возникла потому, что мы прогневили богов. Дельфийский оракул давно предсказал афинянам: «Наступит со Спартой война и чума вместе с нею». Перикл не побоялся предсказания, и божество покарало его. Да и мы хороши, сколько времени терпели в Афинах отродье Алкмеонидов. Все потомки отвечают за преступления своих родичей. Ведь один из потомков Алкмеона — предка Перикла — совершил страшное преступление: перебил людей, искавших защиты у священного алтаря богинь. С тех пор весь этот род проклят богами, а мы еще поставили Перикла главой города. За это и чума!