Древний Рим. События. Люди. Идеи - [59]

Нет ничего удивительного, что в этой обстановке общего сервилизма начинают возникать всякие слухи и разговоры о стремлении Цезаря к царскому венцу, тем более что его ближайшее окружение своими иногда чуть ли не провокационными действиями давало достаточно серьезные основания для подобных разговоров.

Например, кто–то, как говорит Аппиан, из тех, кто особенно поддерживал слух о стремлении Цезаря быть царем, украсил его изображение лавровым венком, обвитым белой лентой. Трибуны Марулл и Цезетий разыскали этого человека и арестовали его под тем предлогом, что они этим делают нечто угодное Цезарю, который уже и раньше протестовал, если о нем говорили как о царе. По свидетельству того же Аппиана, Цезарь реагировал на этот инцидент вполне спокойно. Но, когда его при возвращении из Альбы в Рим у городских ворот приветствовали как царя и народные трибуны снова разыскали инициатора этих приветствий и арестовали его, он, «потеряв терпение», выступил перед сенатом, обвинив трибунов в том, что они коварно навлекают на него подозрения в стремлении к тирании, и заявил, что считает их заслуживающими смерти, однако ограничивается лишением их должности и удалением из сената.

Отрешение от должности трибунов, власть которых считалась священной и неприкосновенной, произвело крайне неблагоприятное впечатление. Вскоре после этих событий Цезарь был провозглашен диктатором без ограничения срока. Началась подготовка к парфянской войне. В Риме стали распространяться слухи о том, что в связи с походом столица будет перенесена в Илион или в Александрию, а для того, чтобы узаконить брак Цезаря с Клеопатрой, будет предложен законопроект, согласно которому Цезарь получит разрешение брать себе сколько угодно жен, лишь бы иметь наследника.

Новый инцидент, как будто подтверждавший монархические устремления и «замашки» Цезаря, произошел 15 февраля, во время празднования Луперкалий. Марк Антоний, который был в это время не только консулом, но и магистром Lupercorum Iulianorum, подбежал к Цезарю и хотел увенчать его голову диадемой. Раздались довольно жидкие и, как пишет Плутарх, заранее подготовленные аплодисменты. Когда же Цезарь отверг диадему, то рукоплескал весь народ. Эта игра повторилась дважды, и Цезарь, учтя реакцию присутствующих, отдал распоряжение отнести диадему в Капитолий, в храм Юпитера.

Однако все это вместе взятое создавало вполне определенную атмосферу недовольства. При выборах консулов на 43 г. большое число голосов было подано за Марулла и Цезетия — трибунов, столь несправедливо отстраненных Цезарем от должности; на статуе полулегендарного Брута появилась надпись «О, если бы ты жил!», а его потомок и носитель его славного имени обнаруживал на своей судейской трибуне, которую он занимал как городской претор, такие воззвания: «Ты спишь, Брут!» или «Ты не Брут!», что, конечно, не могло не оказывать определенного действия.

Формировалось общественное мнение, формировался если еще не конкретный заговор, то, во всяком случае, довольно явно выраженная оппозиция. Одним из наиболее ранних проявлений этой оппозиции, которому следует придать определенный вес и значение (что и было сделано самим Цезарем), можно считать опубликование Цицероном его «Катона». Это произошло вскоре после отъезда Цезаря на испанскую войну и стало наиболее злободневной сенсацией того времени. Влияние этого произведения на римское общественное мнение было таково, что Цезарь счел необходимым, наряду с комплиментами по адресу Цицерона как стилиста, представителя римской образованности и даже политического деятеля, тем не менее довольно резко возразить автору по существу, обрушившись на Катона с рядом гневных обвинений. Известно также, что сочинение Цицерона не только встретило благожелательный прием в римском обществе, но вызвало к жизни ряд произведений подобного же направления, в том числе и «Катона» М. Юния Брута.

Чрезвычайно интересно отметить тот факт, что в растущих и ширящихся оппозиционных настроениях все более и более определенно начинает проступать демократическая струя. Так, не следует забывать, что М. Юний Брут, один из главных руководителей будущего заговора, в соответствии с традициями той ветви рода Юниев, к которой он принадлежал, был убежденным сторонником «демократической партии». Совершенно справедливо указывает Эд. Мейер и на то, что оппозиционные настроения, постепенно расширяясь, распространились не только на таких сторонников сенатской республики, которые сделали попытку примириться с режимом Цезаря, но и на «демократов», разделявших взгляды Саллюстия, и даже на определенную часть личных приверженцев Цезаря.

Тот же Эд. Мейер, в качестве примера подобных настроений, останавливается на одном из «демократических» памфлетов против Цезаря. В этом произведении использована историческая традиция о процессе Луция Сципиона Азиатского. Когда тот был взят под стражу, то прибывший из Этрурии его брат, Сципион Африканский, силой вырвал его из рук служителей и трибунов. Тиберий Гракх, бывший в то время тоже трибуном, произнес речь, в которой протестовал против подобной дискредитации трибунской власти и достоинства со стороны частного лица. Оратор вспоминал о том, что раньше Сципион держался совершенно иначе, он даже упрекал народ тогда, когда его хотели сделать пожизненным консулом и диктатором, когда хотели воздвигнуть его статуи на комиции, рострах, курии, Капитолии и в часовне Юпитера. Он возражал, чтобы его изображение в триумфальном одеянии выносилось из храма Юпитера. А теперь, мол, он полностью разложился и переступил всяческие границы.