Древний Рим — история и повседневность - [36]

Что же в итоге все это дает для ответа на вопросы, которые мы изначально себе поставили — каково соотношение быта и истории в древнем Риме? Какое оно имеет значение для понимания того же соотношения в другие эпохи?

Что касается первого из этих вопросов, то в Риме внутренняя форма материальной культуры и принципы организации повседневной жизни оказались аналогичны структуре исторического процесса. Можно ли на этом основании говорить об их тождественности, о том, что первые представляли собой в Риме просто частный случай второй? Вряд ли. Хотя бытовое поведение и исторический процесс обнаруживают в Риме общую внутреннюю структуру, хотя здесь у них (как, впрочем, всегда и везде) имелся общий субъект — исторически конкретный человек, реализовались они совсем по-разному: первое — в осознанных, полуосознанных, или, чаще всего, неосознанных формах его субъективной деятельности, второй — в их объективных результатах этой деятельности. Предпочесть плащ тоге стало возможным после того, как и в связи с тем, что распался замкнутый мирок римской гражданской общины, но не потому, что исчезли объективные исторические его признаки-общинная форма собственности на землю, например, а потому, что родившийся за пределами этого мирка человек стал по-иному видеть других людей и по-иному оценивать их и свои вкусы, их и свое повседневное поведение. Поэтому, по-видимому, правильнее говорить о том, что структура быта и структура исторического процесса в Риме не тождественны, а изоморфны.

Что касается второго из поставленных вопросов, то принцип, объединивший в Риме быт и историю, имел, помимо своей формы, своей структурной роли, еще и вполне определенное содержание. Он представлял собой, как выяснилось, то самое классическое начало, которое лежало в основе античной культуры и античного мира в целом и о котором у нас шла речь в историческом введении. Как бы ни решать сложную, обсуждаемую на протяжении веков проблему соотношения римской классики с греческой, очевидно, что те конкретные классические черты, которые были выявлены в предшествующих очерках, характеризуют жизнь именно древнего Рима, отражают и в кричащих антагонизмах ее эмпирии, и в гармонизующем воздействии ее идеализованных норм его особый и неповторимый облик. Характерная для него изоморфность быта и истории, равно подчиненных классическому началу, впоследствии исчезает из европейской действительности на много веков. Быт, поведение, вещи, по-прежнему неразрывно связанные с историей общества, вступают с ней в новые, иные, многообразно сложные отношения[195]. Но ни на одном дальнейшем этапе своего развития не смогут они быть до конца поняты, поняты как целое и общий принцип, без сопоставления с антично-римской классикой. Ибо "общее само есть нечто многообразно расчлененное, выражающееся в различных определениях"[196].

147–148. Портреты супругов и девушки с кодексом из Помпеи