Древний мир - [39]

Уилер назвал эту впечатляющую конструкцию Зернохранилищем и предположил, что оно работало как государственный банк – работники получали определенное количество зерна в обмен на свой труд или изготовленные изделия. Но, несмотря на привлекательность идеи, никто ее не поддержал. Некоторые исследователи говорили, что это здание было недостаточно велико для хранения запасов зерна для всего города; другие, отмечая недостаточность доказательств, ставили под вопрос использование данной постройки в качестве зернохранилища, полагая, что с тем же успехом она могла бы быть и дворцом, и храмом, и правительственным зданием.

Меньше возражений вызвало определение Уилером здания в нижней части города, которое, как он предполагал, было храмом. С самого начала необычная планировка здания свидетельствовала о том, что оно не использовалось в качестве жилища. Войти в него можно было через двойные ворота; внутри, в небольшом переднем дворике по кругу диаметром около 1,2 метра были уложены кирпичи. Далее двойная лестница вела вверх на высоту примерно 2,5 метра к террасе и комнатам, выходящим во двор.

Более красноречивыми были многочисленные алебастровые кувшины и фрагменты скульптур, разбросанные по всему зданию. Так, один такой фрагмент представлял собой голову бородатого мужчины без усов с узкими глазницами, в которых, возможно, были когда-то вложены раковины. Его длинные волосы были скручены в узел на затылке и закреплены обручем. На одном из найденных кувшинов был изображен сидящий человек с похожим лицом. Сделанный из алебастра, этот кувшин был расколот на три части. Обе работы были очень похожи на другую скульптуру (также головной портрет), найденную ранее в другом районе нижнего города Мохенджо-Даро и, как полагали многие ученые, являющуюся бюстом жреца. Как считал Уилер, прекрасные материалы этих скульптурок и мастерство, с которым они были сделаны, свидетельствуют об их ритуальном и церемониальном назначении.

Обряды, совершавшиеся в храме, становились понятными при тщательном изучении выгравированных на печатях изображений и маленьких вырезанных или лепных табличек, возможно амулетов, найденных в Хараппе и Мохенджо-Даро. Задолго до этого Маршалл заметил, что на многих находках такого типа были изображены деревья, очень напоминающие акации, растущие внутри защитного кирпичного ограждения, похожего на то, что было в переднем дворике храма.

На трех печатях из Хараппы ветвь дерева изображает стилизованную арку, изогнувшуюся над головой рогатого существа, стоящего под деревом. Образ божества предстает перед нами на печати, найденной в Мохенджо-Даро. На ней изображено стоящее рядом с деревом мифическое существо с браслетами на руках от плеч до запястий; сидящий на земле человек воздел к божеству руки как будто в мольбе. В одной руке он держит, как бы предлагая божеству, ветвь дерева с трилистником – мотив, часто встречающийся в гончарных изделиях Хараппы.

Храм был, вероятно, посвящен этому рогатому божеству, очевидно, почитаемому народом Хараппы как дух дерева. Наверное, правильнее было бы назвать храм заповедником или священной рощей. Скорее всего, двойные ворота заповедника и лестница предназначались для регулирования потоков верующих, направляющихся в храм и покидающих его.

Часто на печатях встречается изображение скачущей по деревьям рогатой богини плодородия. На одной печати мы видим ее дающей жизнь дереву. Маршалл решил, что эта богиня – прообраз индуистской Деви, богини плодородия, богатства и процветания. По всей видимости, эта богиня играла важную роль в домашних религиозных обрядах. Маршалл, а позднее и Уилер обнаружили в жилищах Хараппы множество маленьких фигурок пышногрудой и широкобедрой богини-матери, с изысканно убранными волосами и разукрашенными поясами на груди.

Печати, предоставляя возможность проникнуть в таинства религиозных верований народа Хараппы, также давали ключ и к пониманию структуры общества. Сравнение с печатями, найденными в Месопотамии, чьи клинописные надписи были расшифрованы и переведены, давало основание полагать, что надписи, выгравированные на печатях Хараппы, означают имя владельца, его занятие и различные титулы, звания.

Но никто, несмотря на многочисленные попытки выдающихся лингвистов и археологов, не смог расшифровать эти надписи. Однако в последние годы три исследователя – Ираватхам Махадэван из Археологической службы Индии, Аско Парполе из Финляндии и Уолтер А. Файрсервис из колледжа Вассар в Нью-Йорке – сделали то, что, как считается многими, стало существенным прорывом в тайну языка народа Хараппы.

Если верить Файрсервису, были идентифицированы в общей сложности 419 знаков – слишком много для буквенной письменности типа санскрита и слишком мало для логотипного языка типа китайского, в котором один знак представляет слово или фразу. Действительно, говорил Файрсервис, язык Хараппы – логосилл абический, то есть в этом языке некоторые знаки означают слова, а некоторые – только звуки или слоги. Так, знак может означать конкретный предмет, например рыболовный крючок, или может соответствовать чему-то, что произносится как «рыболовный крючок», но имеет абсолютно другой смысл. Например, рисунок глаза может означать I. Такая языковая структура известна под названием принципа омонимов – слова, произносящиеся одинаково, могут иметь совершенно разный смысл.