Древний Аллан. Дитя из слоновой кости - [30]

– Джана среди нас, кенда, является олицетворением мирового зла, в то время как Дитя олицетворяет добро. Джана – то же, что Шайтан у магометан, Сатана у христиан и Сет у наших праотцов египтян.

«Ага, понимаю, – подумал я, – Дитя – это Гор, а Сет – злое чудовище, с которым оно вечно борется».

– Между Джаной и Дитятею вечная война, – продолжал Марут, – и мы знаем, что в конце концов один из них победит другого.

– Весь мир знал это с самого начала, – прервал я его. – Но кто же или что этот Джана?

– У черных кенда Джана, или его символ, есть слон, огромное злое животное, которое при встрече убивает всех не поклоняющихся ему. Ему приносят жертвы. Живет он в лесу, но во время войны черные кенда пользуются им, так как этот демон повинуется своим жрецам.

– Но ведь этот слон, вероятно, меняется?

– Не знаю. Он один и тот же в продолжение нескольких последних поколений, так как известен своей величиной и один из клыков его повернут книзу.

– Это ничего не доказывает, – заметил я, – слоны живут до двухсот лет и больше. Ты когда-нибудь видел его?

– Нет, Макумазан, – с содроганием ответил Марут. – Если бы я встретил его, разве был бы я теперь жив? Но я боюсь, что мне суждено увидеть его, и не мне одному, – прибавил он, снова содрогаясь.

В этот момент наш разговор был прерван появлением двух черных кенда, принесших нам еду – похлебку из вареной курицы.

Они стояли возле нас, пока мы ели. Что касается меня, я не жаловался, потому что я узнал все, что я хотел знать о богословских воззрениях и обычаях страны, и пришел к заключению, что ужасный бог-дьявол черных кенда был просто слоном необыкновенной величины и необыкновенной свирепости, за которым при других обстоятельствах я с удовольствием поохотился бы.

Аппетит был у нас плохой, и мы, наскоро позавтракав, вышли из дома и посетили стоявшую за ним хижину, где помещались наши белые кенда. Они сидели на корточках на земле и имели очень подавленный вид.

Когда я спросил их, в чем дело, они ответили:

– Ничего, только нам придется умереть, а жизнь так хороша.

У них были жены и дети, которых ни один из них не надеялся снова увидеть. Я попробовал, как мог, ободрить их, но, боюсь, сделал это без воодушевления, так как в глубине своего сердца чувствовал то же, что и они.

Мы вернулись в свой дом и поднялись по лестнице на его плоскую крышу.

Отсюда мы увидели странную церемонию, происходящую в центре рыночной площади.

На большом расстоянии, отделявшем нас от нее, подробности были плохо видны, а мой бинокль был похищен вместе с пистолетом и ножом, будучи, вероятно, также причислен к разряду смертоносных орудий.

Посреди площади был воздвигнут жертвенник, на котором горел огонь. Позади него сидел Симба, окруженный различными советниками. Перед жертвенником стоял деревянный стол, на котором лежало нечто похожее на тело козла или овцы. Фантастически одетый мужчина с несколькими другими был занят рассматриванием лежащего на столе. Результат рассматривания получился, очевидно, неудовлетворительным, потому что мужчина поднял руки и издал унылый вопль. Потом внутренности животного были брошены в огонь, а труп куда-то унесен.

Я спросил Марута, что, по его мнению, они делали.

– Советовались с оракулом, – печально ответил он, – быть может, о том, жить ли нам или умереть, Макумазан.

В это время жрец в странном уборе из перьев приблизился к Симбе, держа в руке какой-то небольшой предмет.

Я раздумывал, что бы это могло быть, как вдруг звук выстрела долетел до моих ушей, и я увидел, что жрец начал скакать на одной ноге, держась за колено другой и громко завывая.

– Ага, – сказал я, поняв, в чем дело, – он задел курок моего пистолета, и пуля попала ему в ногу.

Симба что-то крикнул, после чего пистолет был брошен в огонь, вокруг которого собралась целая толпа посмотреть, как он будет гореть.

– Погоди, – сказал я Маруту и, пока говорил, произошло неизбежное.

От действия жара выстрелил другой ствол, и одновременно с выстрелом один из жрецов, окружавших жертвенник, повалился на землю, пораженный насмерть тяжелой пулей.

Ужас охватил черных кенда. Все бросились бежать, впереди всех Симба, а позади главный жрец, прыгавший на одной ноге.

Это происшествие весьма обрадовало нас. Мы поспешно спустились вниз, опасаясь, что наше присутствие на крыше может раздражать этих дикарей. Минут через десять ворота ограды распахнулись, и в них прошли четверо людей, несших труп убитого жреца, который был положен у наших дверей.

Потом появился Симба, окруженный сильной стражей, а за ним главный жрец с перевязанной ногой, поддерживаемый двумя своими коллегами.

На нем (только теперь я рассмотрел) была отвратительная маска с двумя клыками, похожими на клыки слона.

Симба вызвал нас из дому. Делать было нечего, мы вышли.

Видно было, что он обезумел от страха или ярости, или от того и другого вместе.

– Посмотрите на вашу работу, маги! – сказал он ужасным голосом, указывая на мертвого жреца и на раненного в ногу.

– Это не наша, а твоя работа, Симба, – ответил Марут, – ты украл магическое оружие белого господина, и оно отомстило за себя.

– Верно, – сказал Симба, – труба убила этого жреца и ранила другого. Но это вы, маги, приказали ей поступить так. Теперь слушайте! Вчера я обещал вам, что ни одно копье не пронзит вашего сердца и ни один нож не коснется вашего горла, и выпил с вами чашу мира. Но вы нарушили договор, и его больше нет! Слушайте мое решение! Своим колдовством вы отняли жизнь у одного из моих слуг и ранили другого. Если в три дня вы не вернете жизнь убитому и не исцелите раненого (что вы можете сделать), вы последуете за убитым, но каким путем – я не скажу вам!