Драмокл: Межгалактическая мыльная опера - [43]

Сорочка пыталась прочесть выражение желтых глаз Драмокла. К чему он склоняется? Испытывает ли он сочувствие к миру смертных, к которому, пусть временно, но все-таки принадлежал? Или же колдовскому красноречию Отто удалось заворожить вообще-то добрую, однако такую переменчивую душу короля?

Губы Драмокла дрогнули, но, хотя окружающие прислушивались очень напряженно, никто не услыхал ни слова — ничего, кроме слабого выдоха, который, несмотря на очевидное отсутствие в нем смысла, каждый принялся толковать по-своему.

В конце концов Драмокл глубоко вздохнул и сказал:

— Ты знаешь, пап, бессмертие — штука чертовски заманчивая. Но убивать ради него всех, кроме своих друзей, нехорошо. Это не просто подлость — с чем я мог бы еще примириться, — это абсолютное зло.

— Да, конечно, — согласился Отто. — Тот, кто обрекает на смерть, — дабы продлить свое собственное существование, с полным основанием может быть назван злым теми, кого он обрекает. Но не будем излишне сентиментальны. Убийство ради жизни — всеобщее правило, не знающее исключений. Кролик для морковки — само воплощение зла. Так устроена жизнь, вся ее цепочка, сверху донизу.

Над считывающим устройством загудел сигнал тревоги. Главный оператор привлек внимание Драмокла к экрану: корабли Руфуса по-прежнему отходили, не вступая в контакт с противником. Если Драмокл желает какой-либо помощи от флота Друта, сказал оператор, решение нужно принимать немедленно.

— Я могу дать тебе небольшую отсрочку, — сказал Отто. — Я сотворю малюсенький нексус, и мы закончим разговор, временно пребывая вне времени.

Отто соорудил маленький нексус. Выглядел он как полушарие из прозрачной блестящей материи, которое обволокло всю Военную палату.

— Я Знал тебя как доброго отца и отзывчивого человека, — сказал Драмокл. Неужели ты способен убить миллионы человек, даже если получишь в награду бессмертие?

— Ты никак не хочешь понять, — сказал Отто, — что с точки зрения бессмертного люди так же эфемерны, как комнатные мухи И все же я сохранил бы им жизнь, если б мог. Но когда тебе надо только руку протянуть, чтобы стать богом, обычная человеческая мораль становится неуместной.

— Нет, это не для меня, — сказал Драмокл.

— Тогда забудь о бессмертии. В любом случае бессмертие — концепция идеальная. В действительности речь идет о неограниченном долголетии. Мы просто пытаемся перейти из одного мгновения жизни в другое, точь-в-точь как и прочие живые существа. Настоящее мгновение и надежда на мгновение будущее — вот все, что нам дано.

— То есть мы живем сейчас, — сказал Драмокл, — и убиваем для того, чтобы жить потом. И так будет продолжаться вечно. Я правильно понял?

— Не вечно, — сказал Отто. — Так долго, как ты пожелаешь. День ли ты хочешь прожить или вечность — в любом случае тебе приходится принимать одни и те же решения, делать один и тот же мучительный выбор. Чтобы жить, нужна энергия. Она одинаково необходима и розе, и розенкрейцеру. Смерть — всегда результат нехватки сил.

Отто сделал паузу, чтобы посмотреть, как держится нексус. — Тот растворялся со своей обычной скоростью Оставалось еще несколько мгновений безвременья.

— Поскольку сила, она же власть, — непременное условие существования, вполне естественно добиваться ее, чтобы продлить свою жизнь. Но при этом нужно учитывать последствия. В природе не существует устойчивого равновесия — нет такой точки, дойдя до которой ты можешь остановиться и сказать:

«Все, достаточно. Теперь я немного передохну». Достаточно не бывает никогда; власть должна прибавляться постоянно, как энергия, иначе — смерть. Борьба за выживание — закон всеобщий. Власть, которой обладает один, становится злом для других, и это непреложно на всех уровнях жизни. Когда же на сцене появляется разум, жажда власти обостряется, хотя ее начинает сдерживать мораль. Ты стоишь сейчас на том рубеже, где разум должен либо распрощаться с инстинктами, либо погибнуть. Выбирай, Драмокл: ты можешь жить как бог или умереть как человек. Все свидетельства и доводы исчерпаны. Пора принять решение.

Не успел Драмокл ответить, как вперед выступил компьютер, поставив одну из ног на до сих пор не объясненный металлический ящик.

— Считаю своим долгом заметить, — сказал компьютер, — что исчерпаны еще не все свидетельства.

— Верно, — подхватил Драмокл. — Что, например, находится в этом до сих пор не объясненном металлическом ящике?

— К нему мы вернемся позже, — сказал компьютер. — А сейчас я отдам вам то, чего вы так долго ждали. Это ключ. Ключевой ключ. И он откроет ключевой отрезок памяти.

— Назови мне его, — велел Драмокл.

— La plume de ma tante,[5] — сказал компьютер.

Глава 41

Ключевой ключ открыл воспоминание о дне тридцатилетней давности. Отто только что улетел на своей космической яхте в лабораторию на спутник Тлиз, который вскоре должен был взорваться, как считалось, вместе с королем. Правду знали только Драмокл, компьютер и доктор Фиш.

Драмокл всегда вспоминал отца с любовью и благодарностью. По крайней мере, так он думал. Но в этом, воспоминании все было иначе. Тут он не любил отца, не любил с самого детства, считая его человеком деспотичным, подлым, черствым и помешанным на оккультизме.