Драма в кукольном доме - [12]

За обедом Петр Александрович к случаю рассказал придворный анекдот из николаевских времен:

– Когда граф Канкрин[1] серьезно заболел, герцог Лейхтенбергский[2] спросил у своего знакомого: «Quelles nouvelles a-t-on aujourd^’hui de la santé de Cancrine?» – «De fort mauvaises, il va beaucoup mieux»[3].

– Кто такой Канкрин? – спросил Владимир.

– Он был министром финансов, – ответил князь.

– А герцог Лейхтенбергский? – ломающимся подростковым голосом осведомился Алексей.

Петр Александрович бросил на него быстрый взгляд и стал смотреть в свою тарелку. Хозяин дома объяснил, что герцог был зятем императора Николая.

– А снег-то больше не идет! – вдруг всполошилась Наталья Дмитриевна. – И даже солнце выглянуло! – Снег перестал идти еще до обеда, и солнце показалось примерно тогда же, но она словно только что это заметила. – Госпожа баронесса, отчего вы ничего не едите? Неужели вам не нравится?

По справедливости, Амалия должна была ответить, что не привыкла к таким большим порциям, какие подавались у Киреевых, и решила немного перевести дух, но нам всегда совестно признаваться, что другие переоценили наши силы, пусть даже речь идет только о поедании котлет. Гостья отделалась довольно вялой и натужной шуткой о том, что, напротив, все ей очень нравится, просто она готовится к решительному штурму тарелки. Все засмеялись – точнее, почти все, потому что князь ограничился одной улыбкой, такой же вялой, как и вызвавшая ее острота.

Заговорили как-то вразнобой и каждый о своем. Наталья Дмитриевна сообщила, что собиралась показать гостье окрестности – живописнейшие, между прочим, – но ввиду капризов погоды от этой идеи пришлось отказаться. Владимир вспомнил университетского профессора, который подыскивал себе на лето дачу на Сиверской. Георгий Алексеевич сделал плачущее лицо, повторил свою филиппику против хищных дачников, тяпнул, кстати, рюмочку водки (чему супруга не успела воспрепятствовать) и с изумленным видом застыл на стуле. Алексей рассказал, что товарищи в гимназии дали ему кличку Крокодил, потому что однажды учитель географии спросил, какие животные водятся в Европе, а он тайком читал под партой книгу, не расслышал вопроса и ответил наугад.

– Однако крокодилы все же водятся в Европе, – заметил князь. – В зоопарках, – добавил он после легкой паузы.

Обед пролетел почти незаметно, а после него, пользуясь тем, что немного распогодилось, Амалия вышла погулять в сад. На траве там и сям лежал мокрый снег, который на земле уже успел растаять и превратил ее в месиво из грязи и воды. Нежно-розовый кукольный дом уже не казался таким идиллическим, и вдобавок где-то в ветвях деревьев вороны препирались так громко, словно они были новыми правителями мира и делили его на части. Подобрав юбку, Амалия сделала несколько шагов по дорожке, едва не угодила в лужу, подумала, что на сегодня с нее хватит прогулок, – и, опустив глаза, увидела на пелене нерастаявшего снега четкие отпечатки кошачьих лап.

Почему-то это открытие обнадежило ее. Черный кот оставлял следы, стало быть, он вовсе не был привидением, которое выбралось из старой фотографии. «Да, но не стоит сбрасывать со счетов котов, которые живут в доме, – подумала Амалия, забавляясь про себя. – Конечно, это следы кого-нибудь из них». Чтобы проверить свою догадку, она пошла по следам и, поблуждав по саду, оказалась возле ворот. Здесь следы терялись, так что не было никакой возможности установить, куда делось животное, которое так заинтриговало Амалию. Зато вместо кота она увидела незнакомого человека, который ходил взад и вперед возле ограды, куря папиросу. Появление молодой женщины застало его врасплох: он отшатнулся, выронил папиросу и сдавленно чертыхнулся. На вид незнакомцу было лет тридцать пять; худой, бледный, с черными кругами под глазами и костистыми скулами, которые туго обтягивала кожа, он был некрасив – и в то же время чем-то притягивал взгляд. Какой-нибудь художник, пожалуй, счел бы, что перед ним интересный тип. Но Амалия не была художником, и поэтому она сразу заметила, что незнакомец стоит в холодный день без перчаток и вообще выглядит порядком обносившимся.

– Здравствуйте, сударь, – выпалила она. (Ни тогда, ни потом она не могла объяснить себе, почему ей пришло в голову начать разговор именно с этой фразы.)

– Д-добрый день, сударыня, – нервно ответил незнакомец. Он потерянно посмотрел на папиросу, упавшую в грязь, и перевел взгляд на собеседницу. – А Наталья Дмитриевна дома?

– Дома, – ответила Амалия, решив на всякий случай ничему не удивляться.

– Значит, я зря приехал, – мрачно изрек незнакомец.

«Нет, ему не тридцать пять, а, пожалуй, меньше тридцати, – размышляла Амалия, приглядевшись к своему собеседнику. – Широкий образ жизни, вот в чем дело. И, конечно, он много пьет. Позвольте, а не может ли это быть…»

– Вы, случайно, не видели здесь кота? – спросила она вслух.

– Нет. У вас убежал кот?

– Он не мой, – зачем-то уточнила баронесса Корф, хотя ее собеседник вполне мог обойтись без этого уточнения. – Но я его ищу.

– Ведьма потеряла кого-то из своих котов? – хмыкнул незнакомец.

– Ведьма?

– Ну, Наталья Дмитриевна.