Драма и действие. Лекции по теории драмы - [176]
Для здравомыслящего, холодного Вожеватова Паратов — «мудреный», для Ларисы — «смелый». Вожеватов недоуменно и с некоторой насмешливостью говорил о «чувствительности» Ларисы, пустившейся догонять Паратова, когда тот исчез из Бряхимова. Лариса, теперь мы это понимаем, искала в Паратове страстную натуру, подобную ей самой. Способность к риску, готовность совершать поступки необычные и необычайные в мире вожеватовых с их трезвым практицизмом — вот что восхищало ее в Паратове. В мире рассудочных, расчетливых, предприимчивых дельцов порывистость, размах и даже безрассудство Паратова Лариса воспринимала как воплощение стихийной поэзии жизни.
Когда Юлий Капитоныч пытается ревновать Ларису и к Паратову, и к Вожеватову, она успокаивает ревнивца словами: «Я не люблю и не полюблю никого». Тут же, однако, выясняется: никого не полюбит, ибо Паратова разлюбить невозможно.
Вняв этому сообщению, мы, читатели и зрители, опять же вынуждены признать, что Лариса никак не подходит под разряд «идеальных» и насквозь «положительных» героинь. Островский того и не хотел. Свою героиню, продолжающую любить одного человека, но вынужденную выходить за другого, он ставит в заведомо трудное, быть может, трагическое положение. Драматург прекрасно понимает все сопряженные с таким положением сложности. Сама Лариса противоречивости своих побуждений, стремлений и поступков еще не ощущает. Чем же все это обернется, чем чреваты поступки, в основе которых лежат сложные и противоречивые мотивы?
Усиливая возникающие у нас тревожные предчувствия и сразу же идя им навстречу, драматург прерывает сцену Карандышев — Лариса пушечным выстрелом, очень пугающим Ларису. А мы уже знаем то, чего не знают ни она, ни Карандышев, — выстрел этот возвещает появление человека, про которого невеста только что успела сказать своему жениху: «Успокойтесь, он не явился, а теперь хоть и явится, так уж поздно…». Поздно ли? Этот вопрос тоже не может не возникнуть у читателя и у зрителя. Выстрел — один из поворотных моментов завязки драмы.
Когда наконец-то предстает перед нами Паратов, опять происходит драматическая неожиданность: Сергей Сергеич не один, при нем состоит некое новое лицо. И на этот раз драматург как бы соблюдает прием предварения и снова же нарушает его.
Готовясь жениться на девушке с приданым в виде золотых приисков, Паратов приехал попрощаться навсегда со своей свободой и первым делом приглашает приятелей к себе. Но Кнуров и Вожеватов уже званы на обед к жениху Ларисы. Сообщение о ее предстоящем замужестве Паратов встречает с облегчением: он ведь чувствовал себя «немножко» виноватым перед ней. Теперь, когда со «старыми счетами» столь благополучно «покончено», он желает ей счастья. У нас нет никаких оснований сомневаться в его искренности. Однако тревогу возбуждает желание Паратова в новых обстоятельствах, когда все уладилось, навестить Огудаловых из одного лишь любопытства поглядеть на Ларису.
К сопровождающему Паратова человеку по кличке Робинзон мы могли бы отнестись более или менее равнодушно, усмотрев в нем всего лишь эпизодическое лицо, призванное внести в пьесу комедийное начало. Не будем, однако, проявлять такую наивность, отнесемся к Робинзону серьезно. Без него, этого спившегося провинциального актера Аркадия Счастливцева, нельзя до конца понять всей той системы отношений, что втягивает в себя Ларису и ведет ее к гибели.
Робинзон при Паратове — в роли шута. Во многих произведениях мировой драматургии среди действующих лиц нередко важная роль отводится и шуту. Вспомним, к примеру, шекспировского «Короля Лира». Там шут — лицо, глубже других понижающее Лира, и не только короля, но и его окружение. Он прикидывается дураком, а на деле умен, проницателен, тонок. Ему позволено смешить, а он позволяет себе насмехаться — с горечью и болью — над трагедией, которой он является не только наблюдателем, но и участником.
Зачем Паратову понадобилось по дороге в Бряхимов отобрать Робинзона у одного загулявшего купца? Паратов же не купец, он ведь судохозяин из дворян. Вот как он знакомит с Робинзоном своих старых друзей:
«Паратов…А я, господа, и позабыл познакомить вас с моим другом. Мокий Парменыч, Василий Данилыч! Рекомендую — Робинзон.
Робинзон важно раскланивается и подает руку Кнурову и Вожеватову.
Вожеватов. А как их по имени и отчеству?
Паратов. Так, просто, Робинзон, без имени и отчества.
Робинзон (Паратову). Серж!
Паратов. Что тебе?
Робинзон. Полдень, мой друг, я стражду».
Рекомендация без имени и отчества явно Робинзону не по душе, и он спешит ее оборвать заявлением про свою жажду. Паратов со словами: «Ну, ступай, черт с тобой!» — позволяет ему отправиться в кофейную. Излагая забавную историю их недавнего знакомства, он вызывает чувство зависти у Вожеватова, который, «кажется, ничего б не пожалел за такого человека…». Сергей Сергеич легко передает «дня на два, на три» этого «веселого», «потешного» господина в его руки.
Какие разные они люди — Паратов и Вожеватов! Один — дворянин и барин — пленителен, обаятелен, смельчак. Для него, согласно тут же сказанным им словам, «ничего заветного нет». Другой — молодой купчик — осмотрителен, ни на какие порывы не способен. Его девиз: здравомыслие. Однако, при всем различии, обнаруживается в них нечто общее. Ведь фразу-то свою, что ничего заветного для него нет, Паратов кончает словами: «найду выгоду, так все продам, что угодно». Начинает свою фразу Паратов как человек широкой души, по-барски, по-молодечески, а кончает по-вожеватовски, по-деловому, по-купечески.
Диссертация американского слависта о комическом в дилогии про НИИЧАВО. Перевод с московского издания 1994 г.
Книга доктора филологических наук профессора И. К. Кузьмичева представляет собой опыт разностороннего изучения знаменитого произведения М. Горького — пьесы «На дне», более ста лет вызывающего споры у нас в стране и за рубежом. Автор стремится проследить судьбу пьесы в жизни, на сцене и в критике на протяжении всей её истории, начиная с 1902 года, а также ответить на вопрос, в чем её актуальность для нашего времени.
Научное издание, созданное словенскими и российскими авторами, знакомит читателя с историей словенской литературы от зарождения письменности до начала XX в. Это первое в отечественной славистике издание, в котором литература Словении представлена как самостоятельный объект анализа. В книге показан путь развития словенской литературы с учетом ее типологических связей с западноевропейскими и славянскими литературами и культурами, представлены важнейшие этапы литературной эволюции: периоды Реформации, Барокко, Нового времени, раскрыты особенности проявления на словенской почве романтизма, реализма, модерна, натурализма, показана динамика синхронизации словенской литературы с общеевропейским литературным движением.
«Сказание» афонского инока Парфения о своих странствиях по Востоку и России оставило глубокий след в русской художественной культуре благодаря не только резко выделявшемуся на общем фоне лексико-семантическому своеобразию повествования, но и облагораживающему воздействию на души читателей, в особенности интеллигенции. Аполлон Григорьев утверждал, что «вся серьезно читающая Русь, от мала до велика, прочла ее, эту гениальную, талантливую и вместе простую книгу, — не мало может быть нравственных переворотов, но, уж, во всяком случае, не мало нравственных потрясений совершила она, эта простая, беспритязательная, вовсе ни на что не бившая исповедь глубокой внутренней жизни».В настоящем исследовании впервые сделана попытка выявить и проанализировать масштаб воздействия, которое оказало «Сказание» на русскую литературу и русскую духовную культуру второй половины XIX в.
Появлению статьи 1845 г. предшествовала краткая заметка В.Г. Белинского в отделе библиографии кн. 8 «Отечественных записок» о выходе т. III издания. В ней между прочим говорилось: «Какая книга! Толстая, увесистая, с портретами, с картинками, пятнадцать стихотворений, восемь статей в прозе, огромная драма в стихах! О такой книге – или надо говорить все, или не надо ничего говорить». Далее давалась следующая ироническая характеристика тома: «Эта книга так наивно, так добродушно, сама того не зная, выражает собою русскую литературу, впрочем не совсем современную, а особливо русскую книжную торговлю».