Дракула - [33]

Тут он в изнеможении упал на кровать, я же положила тетрадку под подушку и поцеловала его. Я попросила сестру Агату пойти к директору за разрешением назначить нашу свадьбу на сегодняшний вечер, и вот я сижу и жду ответа…

Она только что вернулась и Сказала, что послали за священником Английской миссии. Мы венчаемся через час, т. е. как только Джонатан проснется…

Милая Люси, вот и свершилось! Я настроена очень торжественно, но я очень, очень счастлива. Джонатан проснулся час спустя, даже немного позже, когда все уже было приготовлено; его усадили на постель и обложили подушками, он произнес очень твердо и решительно свое «Да, я согласен», я же едва была в состоянии говорить; мое сердце было так полно, что я еле проговорила эти несколько слов. Я должна тебе сообщить о своем свадебном подарке. Когда священник и сестрица оставили нас с мужем наедине — я взяла из-под подушки дневник запечатала его и, показав мужу, сказала, что этот дневник послужит залогом нашей веры друг в друга; что я никогда не распечатаю его, разве только во имя спасения или во исполнение какого-нибудь непреложного долга.

Тогда он поцеловал и обнял меня своими слабыми руками, и это было как бы торжественным залогом нашей будущей жизни…

Знаешь ли ты, дорогая Люси, почему я рассказываю тебе обо всем? Не только потому, что это так близко мне, но и потому, что ты всегда была мне дорога. Я хочу поскорее увидеть тебя, теперь, когда я так счастлива замужем. Я хочу, чтобы ты была так же счастлива, как я. Дорогая моя, да пошлет тебе Всемогущий Бог такое же счастье на всю жизнь, да протечет вся твоя жизнь безоблачно, полная безмятежного счастья! Вечно любящая тебя

Мина Харкер.

Дневник доктора Сьюарда

28 августа.

Болезнь Рэнфилда протекает все интереснее. Он теперь настолько успокоился, что появился просвет в его мании. Первая неделя после того ужасного припадка прошла в невероятно буйном состоянии. В конце недели, ночью, как раз в полнолуние он вдруг успокоился и начал бормотать про себя: «Теперь я могу ждать; теперь я могу ждать». Служитель пришел доложить мне об этом, и я немедленно зашел к нему; он все еще был в смирительной рубашке и находился в обитой войлоком комнате буйного отделения; но выражение лица стало спокойнее. Я остался вполне доволен его видом и тотчас же распорядился, чтобы его освободили. Служители колебались, но в конце концов исполнили мое приказание. Удивительнее всего то, что у пациента оказалось достаточно юмора, чтобы заметить их колебание; он подошел ко мне вплотную и прошептал, глядя на них украдкой:

— Они боятся, что я вас ударю! Подумайте только — чтобы я вас ударил! Вот дураки-то!

Но больше он сегодня вечером не пожелал разговаривать. Даже предложение котенка или большой кошки не могло его соблазнить. Он ответил:

— Я не признаю взяток в виде кошек; у меня есть много другого, о чем нужно подумать, и я могу подождать; да, я могу подождать.

Немного погодя я его покинул. Служитель говорит, что он был спокоен до рассвета, потом вдруг начал волноваться и наконец впал в буйное состояние, которое дошло у него до пароксизма и перешло в летаргический сон.

Три ночи повторяется с ним то же самое: буйное состояние в течение всего дня, потом спокойствие с восхода луны до восхода солнца. Как бы мне хотелось иметь ключ к разгадке этого явления! Кажется, будто что-то систематически влияет на его состояние… Удачная мысль! Сегодня ночью мы устраиваем ловушку нашему сумасшедшему. Раньше он убежал против нашей воли; теперь же мы ему сами подстроим побег. Мы дадим ему возможность убежать, но люди будут следовать за ним по пятам на случай несчастья.

23 августа.

Всегда случается то, чего меньше всего ожидаешь. Наша птичка, найдя свою клетку открытой, не захотела улететь, так что все наши утонченные планы развеялись в пух и прах. Во всяком случае, одно нам стало ясно, а именно: что беспокойный период у него довольно длительный. И мы поэтому сможем в будущем освобождать его только на несколько часов. Я отдал дежурному служителю распоряжение водворять Рэнфилда за час до восхода солнца в обитую войлоком комнату: пусть хоть тело этой бедной больной души наслаждается покоем, которым не может пользоваться дух его. Чу, снова неожиданность, меня зовут, больной опять сбежал!

Позже.

Еще одно ночное приключение. Рэнфилд дождался момента, когда дежурный отвернулся, и улучив минуту, незаметно улизнул. Я велел служителям отправляться на поиски. Мы застали его на старом месте, у дубовой двери старой церкви. Увидев меня, он пришел в бешенство. Не схвати Рэнфилда служители вовремя, он, наверное, убил бы меня. В то время, когда мы его схватили, случилось нечто странное. Он удвоил свои силы, желая освободиться, но вдруг совершенно затих. Я инстинктивно оглянулся, но ничего не заметил. Тогда я проследил за взором больного: оказалось, он пристально глядел на освещенное луной небо; я не заметил ничего подозрительного, разве только большую летучую мышь, летевшую на запад. Больной наш становился все спокойнее и, наконец, произнес:

— Вам незачем связывать меня; я и так не стану вырываться.