Дракула - [112]

2 ноября, утром.

Мы всю ночь правили по очереди; день наступил ясный, холодный. В воздухе чувствуется какое-то странное давление. Ужасно холодно, и нас спасает только теплая одежда.

2 ноября, ночью.

Целый день быстрой езды, страна становится все более дикой, громады Карпатских гор, казавшиеся в Верести такими далекими и так низко стоящими на горизонте, теперь как будто окружили нас. Мы в прекрасном настроении духа, мне кажется, что мы стараемся развлекать друг друга. Доктор Ван Хелзинк говорит, что утром уже будем в проходе Борго. Дома стали встречаться реже, и профессор сказал, что наши последние лошади пойдут с нами до конца, так как больше негде будет их менять. О, что даст нам завтрашний день? Да поможет нам Бог, да хранит Он моего мужа и тех, кто дорог нам обоим и кто теперь в опасности. Что же касается меня, то я Его недостойна. Увы! Для Него я нечистая и останусь таковой, пока Он не удостоит меня Своей милостью.

Дневник Авраама Ван Хелзинка

4 ноября.

Это предназначается моему старому дорогому другу Джону Сьюарду, Д. М., Пэрфлит, Лондон, в случае, если я его не увижу. Это все ему разъяснит. Утро, пишу при огне, который всю ночь поддерживал. Миссис Мина мне помогает. Невероятно холодно. Миссис Мина весь день была в очень плохом настроении, совсем не похожа на себя. Она все спит, и спит, и спит! Она, всегда такая энергичная, сегодня положительно ничего не делала; у нее даже пропал аппетит. Она ничего не записывает в свой дневник — она, которая всегда так аккуратно его вела. Чувствую, что не все ладно. Хотя сегодня она все-таки веселее. Сон ее подбодрил. После захода солнца я попробовал ее загипнотизировать, но увы! Никакого действия! Влияние мое становилось все меньше и меньше, а сегодня оно совсем исчезло. Ну что же — да будет воля Божия, что бы ни случилось и к чему бы это ни привело!

Теперь к фактам. Так как миссис Мина больше ничего не записывает, то придется это делать мне.

К проходу Борго мы приехали вчера утром, сейчас же после восхода солнца. Когда я заметил признаки рассвета, я начал готовиться к гипнозу. Мы остановили экипаж и сошли, чтобы нам ничего не мешало. Я сделал меховое ложе, и миссис Мина легла и хотя медленнее чем всегда и на более короткое время, но все же поддалась гипнозу. Как и раньше, она ответила: «мрак и журчание воды». Затем проснулась веселая и радостная, и мы продолжили наш путь и вскоре вошли в самое ущелье. Тут она начала волноваться и сказала:

— Вот дорога.

— Вы откуда знаете? — спросил я.

— Разве Джонатан тут не ездил и не писал об этом? Сначала мне это показалось странным, но вскоре я заметил, что других дорог тут не было. Дорога мало наезжена и совсем не такая, как та, что ведет из Буковины в Быстриц, та гораздо шире и хорошо укатана. Мы поехали этим путем, и когда нам встречались другие, еще более заброшенные и засыпанные свежим снегом, мы предоставляли выбор лошадям: лошади сами знают дорогу. Я отпустил вожжи, и они терпеливо шли дальше. Постепенно нам начало встречаться все то, о чем писал в дневнике Джонатан, и таким образом мы продолжали ехать. Я сказал миссис Мине, чтобы она поспала; она попробовала и заснула. Она спит все время, пока я, наконец, не начинаю тревожиться и бужу ее. Но она продолжает спать, и мне, несмотря на все старания, не удается ее разбудить. Кажется, я и сам начинаю засыпать.

Я бужу миссис Мину энергичнее. На этот раз она просыпается, и я снова гипнотизирую ее. Но она не поддается. Я не перестаю пробовать, пока наконец и она и я не очутились во мраке. Я оглянулся кругом и увидел, что солнце зашло. Миссис Мина смеется, я оборачиваюсь и гляжу на нее. Теперь она совсем проснулась и так хорошо выглядит, как тогда, когда мы впервые вошли в дом графа в Карфаксе. Я поражен и чувствую себя неловко, но она так мила, так ласкова и предупредительна, что я забываю свой страх. Развожу огонь — мы везем с собой запас дров — и она приготовляет закуску, пока я распрягаю лошадей. Когда я вернулся к огню, ужин уже готов. Иду ей помогать, но она смеется и говорит, что уже поела: она так проголодалась, что не могла больше ждать. Мне это не нравится, и я ей не верю, но мне не хочется ее пугать, так что я молчу. Я ем один, затем мы закутываемся в шубы и ложимся у огня. Я уговариваю ее заснуть и обещаю сторожить. Несколько раз я ловил себя на том, что засыпал, и к утру успел немного выспаться. Проснувшись, я снова пробую ее загипнотизировать, но увы! Она хоть и закрывает покорно глаза, но не спит. Солнце всходит, и она засыпает, но слишком поздно и так крепко, что ее никак не разбудить. Мне приходится поднять ее и положить в экипаж: во сне она выглядит как-то здоровее и румянее, а мне это не нравится, и я боюсь, боюсь, боюсь! Я всего боюсь — даже думать, но я должен исполнить свой долг. Это борьба не на жизнь, а на смерть, и мы не должны отступать.

5 ноября, утром.

Хочу записать все по порядку, так как в противном случае вы скажете, что я сошел с ума и что все пережитые ужасы так жестоко подействовали на мой мозг.

Вчера мы весь день ехали, все время приближаясь к горам и забираясь все дальше и дальше в дикую страну. Миссис Мина все спит. Я проголодался, утолил свой голод, будил ее, чтобы она поела, но она все спит. Я начал бояться, что роковые чары этой местности сказались на ней, запятнанной прикосновением вампира. «Ладно, — сказал я себе, — если должно так быть, что она проспала весь день, пусть, я не сплю по ночам». Дорога была плохая, как все старые примитивные дороги в той местности, я опустил голову и заснул. Когда я проснулся и взглянул на миссис Мину, то увидел, что она все еще спит, а солнце уже низко. Все совершенно изменилось. Крутые скалы ушли куда-то вдаль, и перед нами на высоком крутом холме стоял тот самый замок, о котором Джонатан говорил в своем дневнике. Чувство торжества и страха охватило меня, так как теперь, к добру или нет, конец уже близок. Я разбудил миссис Мину и попробовал ее загипнотизировать, но бесполезно. Наступил мрак, я распряг и накормил лошадей, затем развел огонь, устроил и посадил миссис Мину, как можно удобнее. Она бодрствовала и была очаровательна, как никогда. Я приготовил пищу, но она не стала есть, сказав, что не голодна. Я не настаивал, ибо знал, что это тщетно. Но сам я поел, так как мне нужно было набраться сил. Затем я начертил вокруг миссис Мины круг, раскрошил одну облатку и положил эти крошки на круг, так что всякий доступ в середину был невозможен. Она все время сидела тихо, так тихо, как покойник, становясь все бледнее и бледнее, и не проронила ни единого слова. Но когда я подошел к ней, она прижалась ко мне, и я почувствовал, что она дрожит от страха. Мне было тяжело. Когда она немного успокоилась, я сказал: