Дракула бессмертен - [8]

Тут юношу охватила паника, потому что его и без того скудная аудитория начала перемещаться в северном направлении, где не утихала какая-то суета. Проверив, не помялась ли фальшивая эспаньолка, Квинси в отчаянии бросился вниз по ступеням фонтана, скороговоркой выкрикивая один из монологов Мефистофеля:

— Я лишь слуга смиренный Люцифера и не могу прислуживать тебе; пока на то приказа нет владыки, мы ничего не можем совершить.

На мгновение показалось, что мощь его дарования все-таки удержит публику, но все надежды пошли прахом, когда Мефистофель поскользнулся на мокрых каменных ступеньках и со всего маху грохнулся. Последовал взрыв смеха, и толпа окончательно рассеялась.

Квинси в сердцах ударил кулаком по земле и сорвал бородку, для исключения порадовавшись, что настоящей мужской растительности под ней не было — в его-то двадцать пять лет. Только тут он заметил, что над ним все еще смеются, — и увидел знакомую ухмылку на лице Брейтувейта Лоури, омерзительного ничтожества, с которым ему приходилось делить жилье в Сорбонне. Что он здесь делает? Раньше этот болван не проявлял интереса к искусству.

Брейтувейт созерцал поверх очков немногочисленные монетки, которые публика разбросала по мостовой.

— Совсем с ума сошел. Да ты хоть знаешь, сколько получает за день обычный клерк?

— Плевать я хотел на деньги.

— Это потому, что у тебя с самого рождения была подстраховка и опора в виде наследства. А я потомок йоркширских рыбаков. Мне свое состояние надо зарабатывать.

Если б Брейтувейт знал, от чего Квинси пришлось отказаться, чтобы сохранить финансовую поддержку семьи!..

— Чего тебе надо? — спросил Квинси, собирая выручку.

— Для тебя есть почта. Очередное письмо от твоего отца, — с ядовитой радостью на лице произнес Брейтувейт. Подлец обожал смотреть, как Квинси нервничает, получая письменные нагоняи от отца.

— Знаешь, что мне в тебе нравится, Брейтувейт?

— И представить не могу.

— Вот и я тоже, — сказал Квинси, вырвав письмо у соседа из рук, и взмахом другой руки дал тому понять, чтобы убирался.

ПИСЬМО ДЖОНАТАНА ХАРКЕРА

КВИНСИ ХАРКЕРУ, УНИВЕРСИТЕТ СОРБОННА, ГОРОД ПАРИЖ

29 февраля 1912 года

Дорогой сын!

Я получил очень тревожное письмо, извещающее о твоих успехах — точнее, их отсутствии, — как и о том, что ты вновь стал уделять излишне много времени сторонним занятиям, никак не связанным с университетом. Это неприемлемо. Хотя ты не был дома уже три года, отчего страдает твоя мать, вынужден напомнить тебе, что твое обучение и жилье оплачиваются мною. Если ты потерпишь неудачу в этом семестре, даже мои связи не помогут тебе избежать исключения. Разумеется, в этом случае будут немедленно прекращены выплаты твоих суточных и…

Квинси перестал читать. Людей, спешащих зачем-то на север, все прибавлялось, а юноша сейчас был рад любому поводу отвлечься от снисходительного тона отцовского голоса, который звучал в каждом слове. Его пальцы пробежались по пачке листов. Черт возьми! Тринадцать страниц! Семья Харкеров славилась объемистостью своих писем, но за обеденным столом никаких бесед у них не велось.

 Мимо Квинси торопливо проследовала очередная кучка людей.

— Что там такое?

Не сбавляя шагу, один из мужчин бросил через плечо:

— Басараб! Он уже подъезжает. Он будет здесь! Сегодня!

Басараб? Квинси вспомнилась заметка из «Ле Темп», прочитанная несколько недель назад: в Париже выступит выдающийся актер шекспировского репертуара, известный под сценическим именем Басараб. И хотя юноше страстно хотелось увидеть в деле знаменитого артиста, он предпочел об этом забыть, потому что ему нечем было бы оправдать стоимость билета в расходной ведомости, которой каждый месяц требовал от него отец. Он лгал уже столько раз, что отец знал все его хитрости наперед.

Что за везение!.. Или в том, что Квинси оказался именно здесь в час приезда Басараба, сказалась рука судьбы? Он вдруг совершенно успокоился, осознав, что вовсе не его выступление отпугнуло публику. Просто его затмила настоящая звезда. Позабыв все свои костюмы и реквизит у фонтана, юноша неожиданно для себя влился в бегущую толпу, надеясь узреть великолепие знаменитого Басараба собственными глазами.

Из парка Квинси вышел на рю де Вожирар и сразу увидел скопление людей, затопивших пространство перед театром «Одеон» — белым зданием с портиком, украшенным колоннами в римском стиле. Из-за какого-то каприза луны медная доска с названием театра словно светилась изнутри.

Квинси попытался протиснуться в первые ряды, но людской поток оттеснил его к памятнику Эмилю Ожье, французскому драматургу. Нисколько не смутившись, он вскарабкался на пьедестал, чтобы лучше все рассмотреть.

По кольцу вокруг памятника катило авто, «бенц-турер». Разгоняя гудками толпу, оно подъехало к театру. Квинси взобрался повыше. Перед самыми ступенями машина остановилась, из нее вышел водитель и открыл для пассажира дверцу. Два года так или иначе отдав актерскому ремеслу, Квинси твердо уяснил, что еще со времен Шекспира эта профессия считалась подходящей лишь для грешников, пьяниц, шлюх и проходимцев всех мастей. Но вот теперь перед ним стоял актер, к которому относились как к королевской персоне — казалось, вся Франция собралась поглазеть на его приезд.