Дракула бессмертен - [3]

Состав тронулся с Лионского вокзала точно по расписанию. Сьюард в это время как раз расплачивался за билет; завидев свой поезд, он стремглав кинулся через изуродованный наводнением[2] перрон за пыхтящим чудовищем, которое уже скрывалось за воротами седьмой платформы. Ему удалось запрыгнуть на подножку последнего спального вагона и забраться в тамбур, прежде чем состав успел набрать скорость. Прыжок был весьма смелый, и его душу охватила гордость. В молодости Сьюард не раз проделывал такие трюки вместе с тем техасцем Квинси П. Моррисом и своим старым другом Артуром Холмвудом. Напрасно молодость дается молодым,[3] улыбнулся он сам себе, припомнив отчаянные деньки, когда был так невинен… и так мало знал.

Доктор занял место в богато отделанном вагоне-ресторане. Поезд, громыхая, двигался в южном направлении… слишком медленно. Сьюард вынул из кармана часы; прошло всего пять минут. До Марселя не меньше десяти часов пути. Там его теориям наконец-то найдется подтверждение, и все, кто теперь сторонится его, поймут: он не сошел с ума, он с самого начала был прав.

Доктору Сьюарду предстояло вынести десять самых долгих часов в его жизни.

— Billets, s'il vous plaot![4]

Сьюард во все глаза уставился на проводника, который возвышался над ним с самым нетерпеливым и суровым видом.

— Прошу прощения, — сказал доктор. Протянув проводнику билет, он поправил шарф, чтобы прикрыть порванный нагрудный карман.

— Вы британец? — с сильным французским акцентом спросил проводник.

— Ну да.

— Врач? — Мужчина кивком указал на медицинский саквояж, который Сьюард пристроил между ног.

— Да.

Сьюард понимал, что серые глаза проводника видят перед собой лишь бедно одетого человека — костюм не по размеру, поношенные туфли. Преуспевающие врачи обычно так не выглядят.

— Разрешите, я проверю ваш саквояж.

Доктор протянул ему сумку — выбирать и не приходилось. Проводник одну за другой доставал из нее склянки с лекарствами, читал этикетки, небрежно возвращал на место под звяканье стекла. Сьюард знал, чего он ищет, и надеялся, что проверка будет поверхностной.

— Морфий.

На голос проводника, извлекшего из саквояжа коричневую бутылочку, начали оборачиваться пассажиры.

— Иногда мне приходится выписывать его вместо снотворного.

— Будьте добры, покажите вашу лицензию.

Сьюард принялся шарить по карманам. В прошлом месяце была подписана Международная опиумная конвенция,[5] которая запрещала ввоз, продажу, распространение и вывоз морфия лицам, не имеющим медицинской лицензии. На поиски у него ушло столько времени, что к моменту, когда он наконец предъявил лицензию служащему, тот уже явно намеревался дернуть стоп-кран. С хмурой миной изучив лицензию, проводник обратил взгляд стальных глаз на паспорт доктора. Соединенное Королевство первым ввело обязательное наличие фотографий в выездных документах своих граждан. Со дня, когда был сделан этот снимок, Сьюард потерял очень много веса, волосы его сильно поседели, борода неряшливо разрослась. Мужчина в поезде выглядел бледной тенью мужчины на фотокарточке.

— По какому делу едете в Марсель, доктор?

— Меня там ожидает пациент.

— Чем этот пациент болен?

— Он страдает нарциссическим расстройством личности.

— Qu'est-ce que c'esf?[6]

— Психологическая неуравновешенность, которая вынуждает пациента стремиться к хищнической, аутоэротической, антисоциальной и паразитической власти над окружающими. Наряду с…

— Merci. — Проводник оборвал Сьюарда на полуслове и отрывистым движением вернул ему документы вместе с билетом, после чего повернулся к мужчинам за соседним столом: —Billets, s'il vous plaot.

Джек Сьюард со вздохом убрал документы обратно в пиджак и вновь, повинуясь нервной привычке, достал карманные часы. Казалось, неприятная беседа длилась несколько часов, однако на деле миновало лишь еще пять минут. Он опустил окаймленную бахромой шторку, чтобы защитить глаза от солнца, и откинулся на сиденье, обитое бордовым плюшем.

С безграничной любовью, Люси.

Он прижал драгоценные часы к сердцу и закрыл глаза, отдаваясь на волю снов.

Это случилось четверть века назад. Сьюард подставил эти часы под солнечные лучи, чтобы лучше видеть надпись.

— С безграничной любовью, Люси.

И с ним была она. Живая.

— Тебе не нравится, — надулась она.

Он не мог отвести взгляда от ее зеленых глаз, нежных, как майский луг. У Люси была странная причуда: слушая, она заглядывала говорящему в рот, словно хотела попробовать на вкус каждое новое слово, прежде чем оно сорвется с губ. Как же страстно она любила жизнь! Ее улыбка могла бы растопить и самое холодное сердце. В тот весенний день она сидела рядом с ним на садовой скамейке, а он любовался, как дивно ложится солнечный цвет на непокорные пряди ее рыжих волос, танцующих на ветру. Аромат молодой сирени мешался с соленым морским воздухом гавани Уитби. С тех пор, стоило ему почувствовать запах сирени, в памяти всплывал тот прекрасный и печальный день.

— Итак, — начал Сьюард, как следует откашлявшись, чтобы его голос ненароком не дрогнул, — поскольку вы написали здесь «Дорогому другу», а не «Нареченному», мне остается только сделать вывод, что вы решили не принимать мое предложение руки и сердца.