Дракула бессмертен - [14]
Наконец его слезящиеся воспаленные глаза разглядели русского, который сверху вниз смотрел на коротышку с ключами — по всей видимости, старшего капельдинера. Сьюарду ничто не угрожало… на время. Не желая лишний раз испытывать удачу, он скользнул в темный угол за бутафорским троном с высокой спинкой.
Капельдинер взглянул на великана-русского и проговорил:
— У меня письмо для мсье Басараба. Мне сказали, он его очень ждет.
— Я сам ему передам.
Русский выхватил у капельдинера письмо — служитель тут же поспешил скрыться — и подошел к двери с табличкой в форме звезды, на которой было выгравировано имя «Басараб». Постучав, он просунул конверт под дверь.
Сьюард оставался в укрытии за троном; потребность в наркотиках стала такой неотступной, что он мог в любую минуту потерять сознание. Силы быстро убывали. Подняв голову, он уставился на леса рабочей галереи — скопление веревок, блоков и мешков с песком. Улыбки Судьбы он будет дожидаться наверху, но перед этим придется принять дозу.
Бесшумно вынимая саквояж из-под пальто, доктор размышлял, какая цитата из трагедии, которая вот-вот должна была начаться на этой сцене, пришлась бы сейчас к месту. «Не падать духом из-за снов пустых! Что совесть? — слово; трус его придумал».[26] Незримо для посторонних глаз устроившись на полу за троном, он извлек из саквояжа кожаный ремешок и затянул его на бицепсе. Потом набрал морфия в стеклянный шприц. В этот раз только половину дозы, отогнать тошноту. Сьюард понимал, что сильно рискует, однако нормально функционировать без морфия он сейчас уже не мог. Наконец наркотик устремился по венам. Чтобы вернуть контроль над телом, потребовалось всего несколько минут. Удостоверившись, что ноги его не подведут, он начал карабкаться наверх, к лесам.
Пока на театральных подмостках будет разворачиваться Война Алой и Белой розы с ее деревянными мечами и фальшивой подкрашенной кровью, Сьюард подготовит сцену для настоящей кровопролитной битвы. Он достал оружие из потайного отделения пальто. Фигуры расставлены, игра началась.
Глава VI
Время подошло к двадцати минутам девятого. Квинси сверялся с карманными часами всего две минуты назад. Занавес должны были поднять в восемь часов ровно, и среди публики уже нарастало волнение. Из собственного актерского опыта Квинси знал, что начало представления могут задерживать самые разнообразные причины. В голове стали копошиться пугающие мысли. А если Басараб так и не сможет сегодня выйти на сцену? Не исключено, что в эти самые мгновения его костюм в спешке подгоняют под какого-нибудь несчастного дублера… В обычных обстоятельствах тот мог бы только порадоваться своей удаче, но в этот вечер зрители заплатили, чтобы посмотреть на Басараба. Отдал свои деньги и Квинси, и вариант с дублером его никак не устраивал. Если выступления актера не будет, то все впустую…
Сидящий рядом господин пожаловался жене на французском — языке, который Квинси прекрасно понимал:
— Этот Басараб ничем не лучше той англичанки, Сары Бернар. Помню, был на одном ее спектакле, так там начали с опозданием почти на час. Вот француз никогда бы…
Квинси уже намеревался сказать пару слов в защиту британских артистов, как один за другим погасли огни в зрительном зале, и театр погрузился во мрак. Обычно вслед за этим вспыхивал свет рампы, но тут ожидания Квинси не оправдались: ничего не произошло. Зрители беспокойно заерзали в креслах. Юноша напряг зрение, надеясь хоть что-то рассмотреть в кромешной темноте.
Вдруг по громаде театра, подобного лондонскому «Колизею», эхом разнесся мягкий баритон:
— Сегодня солнце Йорка превратило в сверкающее лето зиму распрей…
Вспыхнул один из нижних софитов, озарив бледное лицо Басараба жутковатым свечением. Из-под густых бровей публику сверлил пронзительный взгляд черных глаз. Удивительное преображение красавца-актера в омерзительного Ричарда III повергло Квинси в благоговейный трепет. Как и полагалось, Басараб был одет в черное, левая рука его казалась высохшей, спину уродовал горб. Несмотря на громоздкий костюм, изящные манеры и тон голоса не оставляли у публики сомнения, что на сцене перед ними предстал истинный аристократ.
— Но я не создан для утех любви. Не мне пред зеркалами красоваться…
Освещение сцены постепенно становилось ярче. В глазах Басараба чувствовалась настоящая боль. Он не просто декламировал слова Шекспира — скорее, раскрывал тайные значения и мысли, стоявшие за ними.
— Я радости лишен. Что делать мне?.. Подглядывать за собственною тенью да о своем уродстве размышлять?
Басараб умолк, сосредоточив все внимание на одной из лож. Оглянувшись, Квинси тут же узнал женщину в смокинге, которую видел в фойе.
— Мне сердцееда не пристала роль, вот почему избрал я роль злодея…
Заметив, что пристальный взгляд Басараба направлен в ее сторону, Батори удивилась. В самом ли деле он увидел ее сквозь слепящий свет рампы, или это чистая случайность? Она холодно посмотрела на него в ответ. Темноволосая «женщина в белом» прошептала:
— Это он, госпожа?
— Он, — ответила Батори. Вдруг ее ногти скребнули по подлокотнику кресла, оставив за собой след из крошечной стружки. А ведь самоуверенный ублюдок — дошло до нее — вознамерился разыграть эту отвратительную пьеску полностью, без сокращений. Ни один из механизмов, доставшихся графине от испанской инквизиции, не смог бы доставить больше мучений, чем четыре часа этой дряни. В происходившем на сцене действе было слишком много общего с ее собственной жизнью.