Драконы ночи - [37]

Уткин в одночасье превратился из холостяка в отца-одиночку. Анжелу такой поворот дела не обрадовал. Она сказала Уткину, что с браком им надо подождать. Воспитывать чужого ребенка она была не готова, хотя в душе мальчика ей было жаль. Она не была злой, но черствостью грешила, и грех этот за собой знала. Она оправдывала себя: куда мне этот пацан? У меня и так старики на руках. И потом он чужой, ему уже восемь лет, он уже сформировавшийся мальчишка, а я… Нет, нет и нет, это не семейная жизнь у нас получится, а каторга. И покоя никакого не будет – ни поехать никуда, ни отдохнуть. И кто будет его содержать – этого ребенка? Отец на свою жалкую учительскую зарплату? Или я должна содержать их обоих на свои деньги? От этой мысли стало совсем невесело. И Анжела подтвердила свое решение Уткину еще более категорично: с женитьбой надо обождать.

А потом случилось это несчастье. Весь город узнал, что Миша Уткин пропал. Анжела не считала, что пропажа эта – следствие какого-то ужасного криминального происшествия. Ей казалось, что скорее всего мальчишка просто удрал. Куда? Да куда же еще? К своей непутевой матери. С отцом, с Уткиным, ему жилось, кажется, не так вольготно, как с ней. Уткин с учениками был строг, и сына своего стал воспитывать в строгости. Они жили вдвоем в двухкомнатной квартире в доме на улице Ворошилова. Изредка к ним из Елманова наведывалась мать Уткина, переехавшая после женитьбы сына из Двуреченска в деревню.

Все эти дни Уткин был занят поисками сына. Анжела пробовала ему звонить, но он разговаривал сухо и кратко, было видно, что ему сейчас ни до чего. Анжеле же было искренне жаль его. Она подумала, что если все произошло так, как ей кажется, если мальчишка удрал назад к матери своей, то… Уткина снова можно брать в расчет. Не сейчас, конечно, а потом, когда все наконец разъяснится, когда вся эта суета с поисками, весь этот ад кромешный уляжется сам собой.

Из чувства приличия она решила навестить Уткина. И отправилась после парикмахерской к нему на квартиру. Вспомнила, как она впервые осталась там у него на ночь – после вечернего сеанса «Пиратов Карибского моря», который они смотрели в местном кинотеатре. Что ж, по крайней мере, он был не импотент – и на том спасибо (она грешным делом опасалась – не в этом ли причина его развода с женой). Не мачо, конечно, не половой гигант, но ничего, вполне сносный мужик…

Мачо на всех, увы, не хватает. Особенно в таких маленьких городках. А которые появляются… Анжела вспомнила того типа на джипе, который купил у нее в аптеке порошки от изжоги и таблетки «Алко-зельцер» от похмелья. Она не знала ни имени его, ни фамилии, знала лишь, что он оттуда – с охотничьей базы, что явно не беден, судя по тачке и способу проводить свой отпуск и… Он пялился на нее весьма откровенно, и она эти его взгляды сразу же засекла. И если бы он дал ей как-то понять, что… В общем, она бы, наверное, недолго ломалась, отнекивалась. Это было бы просто приключением, маленькой женской шалостью, вояжем в койку – просто ради чистого секса, ради той радости, которую может испытать одинокая самодостаточная женщина в объятиях настоящего самца. Уткин же самцом не был. Он был учителем физики, и что греха таить – занудой, и этим все сказано.

С типом на джипе не вышло ни хрена. Он сел в свою тачку и был таков. Мачо… ах, мачо…

Про «мачо» скулила Земфира из открытого окна дома на улице Ворошилова. Это была пятиэтажка из силикатного кирпича, точно такая же, куда направлялась Анжела Харченко. Почти вся улица Ворошилова с начала семидесятых была застроена такими вот домами. Их возвели на месте старого квартала, состоявшего из бывших купеческих домов. Квартал сгорел во время памятного всем горожанам «Большого пожара на улице Ворошилова». Анжела помнила из своего детства и этот пожар, и эту стройку. В городе потом говорили, что пожар начался с дома номер шесть. В доме этом в те годы никто не жил, там располагался склад скобяных товаров и была мастерская по металлоремонту. Так вот – то ли это было неосторожное обращение с огнем, то ли поджог… По поводу самого старого дома никто особо в городе не печалился. Когда Анжела еще в школе училась, про этот дом на улице Ворошилова рассказывали всякие истории, трепались все, кому не лень, – подружки, бабки на завалинке, даже мать самой Анжелы – якобы после войны, году этак в сорок восьмом, там, в этом доме, зверски убили мужчину и женщину – каких-то заезжих артистов, то ли циркачей, то ли эстрадников.

И с убийством этим было что-то такое, темное, оставившее на вполне светлой и прозрачной истории Двуреченска какое-то трудновыводимое (годами, памятью, временами, нравами) пятно.

Но старые истории Анжелу не интересовали. Она всегда старалась глядеть вперед. И глядела в оба.

Она вошла в подъезд дома Уткина (как раз почти напротив дома номер шесть). На месте этого дома когда-то стоял деревянный барак, где были коммуналки, в которых жили учителя. Барак тоже сгорел во время пожара. На его месте построили дом, и квартиры в нем распределяло РОНО. Уткин жил в этом доме уже почти девять лет.

Анжела поднялась на третий этаж, позвонила в его квартиру. Никто не ответил. Тогда она позвонила в соседнюю. Здесь проживало семейство Маслаченок. «Сама» преподавала в школе русский язык и литературу, супруг ее вкалывал на молокозаводе инженером-технологом. А дома всегда находилась мать-старушка, любопытная языкастая всезнайка тетя Галя.