Драконы ночи - [27]

– Отец-то его, этот их завуч школы, наверное, какую ночь подряд не спит, все на ногах, – тихо сказала Анфиса.

Отец мальчика Кирилл Уткин участвовал в ночном поиске. Он был в отряде волонтеров. Кате и Анфисе показала его Ольга Борщакова, присутствовавшая на совете в холле отеля. Уткин был высоким темноволосым мужчиной. Он был неряшливо одет, бледен и, как в тот момент показалось Кате, либо вымотан до предела, либо не совсем адекватен от свалившегося на его плечи несчастья.

Волонтеры вместе с Кириллом Уткиным и охранниками отеля отбыли на поиски. А вечер в «Валдайских далях» продолжался. Но вот только аккомпанемент этому вечеру и ужину в ресторане был весьма своеобразный. На рецепции, где место портье заняла молодая сотрудница, работал громко включенный телевизор. В вечерних новостях шел репортаж о происшествии в Санкт-Петербурге: отец убил насильника-педофила, напавшего на его маленького сына. Этот репортаж сменил другой на ту же тему: на Украине в Донбассе милицией и прокуратурой разыскивается маньяк-педофил, убивающий школьниц. Передачу волей-неволей слышали все, кто проходили через холл в ресторан.

Катя подумала: одно дело слушать ЭТО как нечто отвлеченное – ужасное, но отвлеченное, далекое. И совсем иное дело слышать про такое, когда на ваших глазах только что целый отряд отправился на поиски… Лицо мальчика с фотографии всплыло в памяти. Улыбка, щербатый детский рот, воротник клетчатой рубашки…

Чем можно помочь ему? Отправиться вместе со всеми туда, на это Брыково болото, месить грязь с фонарями? Но кто она здесь? Отдыхающая, приезжая. Она практически никого и ничего тут не знает – ни жителей, ни окрестностей.

Там, в холле отеля, она видела, что не только на нее одну произвел впечатление сбор волонтеров и эти репортажи по телевизору. Супруги Зубаловы – те самые, которых Анфиса отрекомендовала «счастливой парой», при полном параде шествовали на ужин. Катя от Анфисы уже знала их имена. Марина Ивановна, кутаясь в клетчатую пашмину от «Barberry», направилась прямиком в зал ресторана. Олег Ильич задержался, внимательно прослушал рассказ репортера о поисках маньяка-педофила в Донбассе. Увидел направлявшуюся на ужин тетку Борщаковой и маленькую Дашу.

– Грустные новости, Маруся Петровна, – заметил он. – А дела, судя по тому, чему я был только что свидетелем, здесь вообще скверные.

– И не говорите, Олег Ильич, – покачала головой пожилая дама.

– Партию в бильярд после ужина сыграем с вами?

– Даже не знаю. Нога разболелась. С самого утра сегодня ревматизм грызет.

– Вы мой бессменный партнер по бильярду здесь, Маруся Петровна. На вас вся моя надежда, помните это, – засмеялся Зубалов, являя миру, как Серый волк, прекрасные белые зубы. – Дашенька-то какая румяная. Наигралась на воздухе, набегалась.

Он ласково потрепал девочку по голове.

Ужин был неспешным, обильным, чинным. В просторном пустом зале ресторана тихо играла музыка из динамиков. Катя заметила, что Ида к ужину не вышла. И это было немудрено после их обеденных посиделок в «Валдайском колокольчике». Сама Катя села за стол лишь для того, чтобы составить компанию Анфисе. Но и у той ее завидный аппетит на этот раз дал слабину.

Поковыряв вилкой «горячее», Анфиса попросила официанта принести кофе, и покрепче.

– Анфисочка, что же вы сердце не бережете, ай-яй-яй, – сделала ей замечание сидевшая за соседним столиком вместе с Дашей Маруся Петровна. – Черный кофе на ночь, это ж для сердца отрава. Вон подруга ваша, – она одобрительно улыбнулась Кате, – зеленый чай пьет, это и для сердца, и для почек, и для суставов…

– Бог с ними, с суставами, Маруся Петровна, – вздохнула Анфиса.

– Это вы пока молоды все отмахиваетесь, а доживете до моих лет… – Маруся Петровна кивнула на свою палку. – Я молодая бойкая была, спортом занималась, следила за собой. Мы – старые работники культуры на провинциальной ниве. Мы всегда старались не отстать, быть в курсе самых последних веяний, так сказать, ну насколько это было возможно здесь у нас в Двуреченске.

– А вы тут родились? – спросила Катя.

– И родилась, и работала. Училась вот только в Ленинграде. А потом домой вернулась по распределению, работала в отделе культуры горисполкома, да… – Маруся Петровна явно гордилась этим. – Родственникам помогала, как могла, сестре своей двоюродной – матери Оли. Она для меня все равно что дочь, сестру-то мы похоронили семь лет назад. Тоже все здоровьем своим манкировала. А какая красивая была – вы не представляете. И настоящая шестидесятница до мозга костей. Я ведь тоже шестидесятница. Это потрясающее время было, знаете ли… И мы были молодые, тридцатилетние. Сейчас про вас, про нынешних тридцатилетних, говорят – прагматики вы, капиталисты.

– Это мы-то капиталисты? – удивилась Анфиса.

– Вы, вы. А мы те еще были прагматики. Почище вас. Но и романтики тоже. Визбор под гитару, Окуджава. Есенина читали наизусть. Свято верили в прогресс науки, в физиков и лириков, в светлое будущее. Это, так сказать, общие черты поколения шестидесятников. Но я отличалась от своего поколения. Настоящей шестидесятницей, как мои сверстники, как мои друзья, как моя сестра двоюродная, Олина мать, я так и не стала. Кое-что мне всегда в этом мешало.