Дракон на войне - [22]

Они принесли его прямо в спальню, раздели, уложили на кровать и укрыли одеялом. Все это время Энджи оставалась там, где и была, на своей половине кровати, храня полное молчание, будто вокруг нее в радиусе сорока миль никого не было.

Это было последнее, что Джим помнил. Он проснулся с раскалывающей голову болью и тошнотой от проникающего сквозь узкие окна света — это говорило о том, что час уже гораздо более поздний, чем тот, когда он привык вставать. И Джим, и Энджи привыкли, по средневековому обычаю, подниматься с восходом солнца, если не раньше. Во рту было сухо, мучила ужасная жажда, и тут Джим заметил, что кровать рядом с ним пуста. Энджи, конечно, уже встала, оделась и ушла несколько часов назад.

Жажда была невыносимой. Джим с трудом поднялся и, спотыкаясь, побрел к столу, на котором стояли кувшины. В последний момент он вспомнил, что от местной воды его тошнит. Поэтому, старательно отворачивая голову от кувшина с вином, который стоял там же, он нашел кувшин, в котором было немного пива, и налил себе.

На вкус пиво оказалось ужасным, но это все же была жидкость. Мгновение Джим сомневался, что сможет удержать в себе выпитое: оказалось, что может, и он выпил еще. Мучаясь жаждой, он продолжал это занятие до тех пор, пока не осушил почти весь кувшин.

Держа в руке кубок с остатками пива, он упал на стул, стоявший рядом со столом, но попытался взять себя в руки. Отправиться во Францию при полном несогласии Энджи невозможно.

С другой стороны, Джим находился в прямой зависимости от короля. Его совершенно не удивит, если у старого рыцаря окажется бумага с королевской печатью — документ, который отдает его и Жиля под начало сэра Джона. Но сэр Джон, очевидно, предпочитал не приказывать ему ехать во Францию, если сможет обойтись без этого. Это не лучший способ посылать человека на такое дело. Сначала он попробует получить от Джима добровольное согласие выполнить это задание. Ясно, что Жиль уже согласился ехать.

Джим оказался между двух огней. Двух невозможных решений. Отказом Энджи отпустить его и скрытой, но несомненно существующей властью сэра Джона заставить его сделать это независимо от того, хочет он или нет. Самый худший вариант — допустить, чтобы ему приказали, хотя Энджи будет против.

Вполне возможно, что она уступит, увидев, что у него нет выбора. Но, зная Энджи, Джим в этом сомневался. В то же время он чувствовал, что не сможет действовать свободно во Франции, если отправится туда по приказу, но против воли Энджи. Только поехав по собственной воле, он будет уверен, что сможет сделать то, чего хочет от него сэр Джон, будет чувствовать себя готовым к любым неожиданностям, которые подстерегают его там.

Он допил остатки пива. Жажда не проходила. Но внизу ждали обязанности, к которым он должен был приступить несколько часов назад. Он оделся и спустился вниз.

Большой зал, как он и ожидал, оказался пуст. Судя по свету, проникавшему через оконные прорези, было по крайней мере девять часов.

Так как даже мысль о завтраке не приходила ему в голову, он не сел за высокий стол и не позвал слуг, а просто прошел через зал и был уже в дверях, когда его перехватил кузнец.

— Милорд, пожалуйста… милорд… — Кузнец схватился за чуб, который представлял жалкие остатки его каштановых с проседью волос, и попробовал поклониться.

Джим остановился, внезапно снова почувствовав боль в голове и неуют в животе. Но положение обязывает. Другими словами, всегда, если возможно, необходимо сохранять хорошие отношения со слугами.

— Да? — произнес он.

— Если милорд будет так добр… — Кузнец одарил его льстивой улыбкой, показав все зубы. — Мне пришло в голову, что от меня может быть некоторая польза, если я осмотрю и попробую починить небольшие повреждения на доспехах славного сэра Джона. Я не хочу сам просить его… — Он замолк, предоставив Джиму самому додумывать окончание.

— Я скажу ему об этом, — коротко ответил Джим и прошел мимо просителя.

Через минуту он уже вышел из дверей, и солнечный свет ударил ему в глаза, как лезвие меча.

Он замигал и постоял несколько секунд, давая глазам возможность привыкнуть к яркому свету. Затем, оглядев двор, он увидел сэра Джона и сэра Жиля, которые осматривали коня, только что приведенного из конюшни. Это был Оглоед, нечто вроде боевого коня.

Рядом с рыцарями стоял кухонный слуга, терпеливо держа в руках кувшин, в котором, без сомнения, находилось вино, так как в руках у обоих рыцарей были кубки. Еще одна пара кубков была прицеплена к поясу слуги.

Джим направился к этой троице и коню; когда его нога соприкасалась с твердой, как цемент, утоптанной землей двора, каждый шаг отдавался в голове.

— А, сэр Джеймс, — приветствовал его сэр Джон, когда он приблизился и оба рыцаря повернулись к нему. — Конюх как раз вывел это великолепное животное, и мы остановили его, чтобы осмотреть коня.

Когда сэр Джон заговорил, Джим заметил одного из младших конюхов, который держал конец накинутой на шею коня веревки и был почти полностью заслонен двумя рыцарями и Оглоедом.

— Вижу, — сказал Джим, подходя к ним и останавливаясь. — Великолепный.

Даже сквозь туман похмелья он прекрасно понимал, что и сэр Джон, и сэр Жиль видят, что Оглоед никакое не великолепное животное. Но сейчас больная голова не позволяла ему придумать более удовлетворительный ответ на утверждение сэра Джона.