Дозоры: Ночной Дозор. Дневной Дозор. Сумеречный Дозор - [60]

Я вздрогнул, услышав цифру. Да, богатый жизненный опыт. Весьма богатый.

На следующий год у Ольги намечается своеобразный юбилей.

Хотелось бы верить, что мое тело, пусть даже в четверть этого возраста, останется в столь прекрасной физической форме.

– Пойдем.

Машину я бросил без всякого присмотра. Все равно человеческому существу и мысли не придет украсть ее; охранные заклятия надежнее любой сигнализации. Молча, по-деловому, мы со Светланой поднялись по лестнице, вошли в ее квартиру.

Тут кое-что изменилось, конечно. С работы Светлана ушла, зато ее стипендия и «подъемные», выплачиваемые каждому Иному при инициации, намного превосходили скромные доходы врача. Телевизор она сменила, непонятно лишь, когда находит время его смотреть. Роскошный, широкоэкранный, слишком большой для ее квартиры. Забавно было смотреть на эту неожиданно проснувшуюся тягу к красивой жизни. Вначале она появляется у всех – вероятно, как защитная реакция. Когда мир вокруг рушится, когда прежние страхи и опасения уходят, а на их место заступают другие, еще непонятные и смутные, каждый начинает осуществлять какие-то мечты прежней жизни, еще недавно казавшиеся нереальными. Кто-то кутит в ресторанах, кто-то покупает дорогой автомобиль, кто-то одевается от-кутюр. Это длится недолго, и не потому даже, что миллионером в Дозоре не станешь. Сами потребности, еще вчера бывшие такими желанными, начинают отмирать, уходить в прошлое. Навсегда.

– Ольга?

Светлана смотрела мне в глаза.

Я вздохнул, собираясь с силами:

– Я не Ольга.

Молчание.

– Я не мог сказать раньше. Только здесь. Твоя квартира защищена от наблюдения Темных.

– Не мог?

Суть она ухватила сразу.

– Не мог, – повторил я. – Это лишь тело Ольги.

– Антон?

Я кивнул.

Как нелепо мы сейчас выглядим!

Как хорошо, что Светлана уже привыкла к нелепостям.

Поверила она сразу.

– Негодяй!

Сказано было с той интонацией, которая скорее пошла бы аристократке Ольге. И пощечина, которую я получил, была из той же оперы.

Не больно, но обидно.

– За что? – спросил я.

– За то, что подслушивал чужой разговор! – выпалила Светлана.

Сформулировано было второпях, но я понял. Тем временем Света занесла другую руку, и я, презрев христианские заповеди, увернулся от второй пощечины.

– Света, я обещал беречь это тело!

– А я нет!

Светлана глубоко дышала, кусала губы, глаза горели. В такой ярости я ее не видел и даже не подозревал, что она вообще возможна. Да что же ее так разозлило?

– Значит, боишься любить срезанные цветы? – Светлана медленно наступала на меня. – Вот оно что, да?

До меня дошло. Не сразу, правда.

– Убирайся! Убирайся вон!

Я пятился, уже ткнулся спиной в дверь. Но стоило мне остановиться, как остановилась и Светлана. Качнула головой, выпалила:

– Ты в этом теле и оставайся! Оно тебе больше подходит, ты не мужик, тряпка!

Я молчал. Молчал, потому что уже видел, как все будет дальше. Видел, как раскручиваются перед нами линии вероятностей, как плетет свои дороги насмешливая судьба.

И когда Светлана заплакала, разом утратив весь боевой пыл, закрыв лицо руками, когда я обнял ее за плечи и она с готовностью разрыдалась на моем плече, внутри у меня было пусто и холодно. Пронзительно холодно, будто я вновь стою на заснеженной крыше под порывами зимнего ветра.

Светлана еще человек. В ней слишком мало от Иного, она не понимает, не видит, как уходит вдаль дорога, по которой нам суждено идти. И уж тем более не видит, как эта дорога расходится в разные стороны.

Любовь – счастье, но лишь когда веришь, что она будет вечной. И пусть это каждый раз оказывается ложью, но только вера дает любви силу и радость.

А Светлана всхлипывала на моем плече.

Многие знания – многие печали. Как бы я хотел не знать неизбежного будущего! Не знать – и любить, без оглядки, как простой смертный человек.

Но все-таки как обидно, что я сейчас не в своем теле.

Со стороны могло бы показаться, что две закадычные подруги решили провести тихий вечерок за просмотром телевизора, чаем с вареньем, бутылочкой сухого вина и разговорами на три вечные темы: мужики – сволочи, носить – нечего, а самое главное – как похудеть.

– Ты разве любишь булочки? – удивленно спросила Светлана.

– Люблю. С маслом и вареньем, – мрачно отозвался я.

– По-моему, кто-то обещал беречь это тело.

– А что плохого я ему делаю? Можешь поверить, организм в полном восторге.

– Ну-ну, – неопределенно отозвалась Светлана. – Потом поинтересуйся у Ольги, как она бережет фигуру.

Я заколебался, но все-таки разрезал очередную булочку на половинки и щедро намазал вареньем.

– А кому пришла в голову эта гениальная идея – спрятать тебя в женском теле?

– Кажется, шефу.

– Не сомневалась.

– Ольга его поддержала.

– Ну еще бы: Борис Игнатьевич для нее царь и бог.

В этом я слегка сомневался, однако промолчал. Светлана встала, пошла к шифоньеру. Открыла, задумчиво посмотрела на вешалку.

– Халатик наденешь?

– Чего? – Я поперхнулся булочкой.

– Так и будешь ходить по дому? Эти джинсы на тебе лопаются. Неудобно же.

– А какой-нибудь спортивный костюм найдется? – жалобно спросил я.

Светлана насмешливо глянула на меня, потом смилостивилась:

– Найдется.

Честно говоря, подобный костюм я предпочел бы увидеть на ком-нибудь другом. На Светлане, например. Коротенькие белые шорты и блузка. То ли в теннис играть, то ли трусцой бегать.