Дозор навсегда. Лучшая фантастика 2018 - [18]

– Нет.

– И я не удивлен, Марти. А они, как нетрудно сообразить, тоже существуют. По крайней мере с недавнего времени. Потому что спрос на депрессию тоже есть.

– Но зачем?! – изумился я.

– Возьмем Китай, – с задором начал Харви, – это родина депрессантов. Там успешно лечат оппозицию. Вы слышали про китайскую оппозицию? Ее нету. Каждый, кто не согласен с мнением партии, получает препарат, и его сразу перестают волновать проблемы внутренней политики или, скажем, Тибета. Человек жив, здоров, может дать интервью зарубежным телеканалам – но чаще у него нет желания даже на это. А уж тем более – сочинять воззвания и планировать пикеты. У человека внутренний кризис, у него все валится из рук, все кажется бессмысленным, он в глубокой депрессии, и ни о какой политической борьбе уже нет речи. Жив, но выключен из активной жизни. Это гуманней, чем расстрел или тюрьма, согласитесь. Главное – ни у кого нет претензий, даже у него самого. Он же не понимает, что с ним произошло…

– Как не понимает? Его же лечат насильно!

– Есть разные способы, – пожал плечами Харви. – Можно пропитать одежду, которую он носит день за днем. Есть препараты, которые можно бросить в стакан один раз – жахнуть дозу, которая встроится в жировую ткань и уже оттуда будет выделяться в кровь месяцами по капле… Это технические мелочи. Куда интереснее, что есть не просто депрессанты, а препараты, которые вызывают самоубийство. В течение трех недель.

– Фантастика, – сказал я. – Никакая химия не может заставить человека принять такое решение!

– Ошибаетесь, мой дорогой! – ласково улыбнулся Харви. – Все гораздо проще, если понимать механизм. Достаточно ввести пациента в глубокую депрессию до полной потери сил, а затем включить ему энергию, не выключая депрессию. И он все сделает сам. Просто потому, что в таком состоянии это для него единственный выход. Если я правильно понял Синтию, у вас самого вчера тоже был… э-э-э… неприятный эпизод? Это нормальная реакция человека на ситуацию, которую он считает мучительной и абсолютно безвыходной. А такие комбинированные, разложенные по срокам препараты тоже есть, я вам скажу по секрету. И я не знаю ни одного случая, чтобы технология не сработала. И не только в Китае. Достаточно последить за новостями и светской хроникой… – Харви снова затянулся своим тошнотворным вайпом. – Экспертизой это недоказуемо: в первые сутки препарат распадется на метаболиты, а дальше они запустят сложные процессы. Дозу вам оставит в тайнике совершенно анонимный человек, которого вы не знаете и никогда не увидите…

Я встал и гордо вскинул подбородок.

– Спасибо, доктор Харви, я вас услышал. Но это не мой случай.

– Уверены?

– Абсолютно.

– А вы подумайте. На одной чаше весов – ваша жизнь. На другой – большая и долгая жизнь человека, которого вы ненавидите и которая сама вот-вот закончится…

– До свидания, доктор Харви.

– Надеюсь, что до свидания. Подумайте, Марти, и звоните. Это бесплатно, оплата только в случае успешного наследства.

– Нет! – сказал я твердо.

– Вы поступаете очень правильно, и вы весьма неглупы, – улыбнулся Харви и снова выпустил облако тошнотворной корицы. – Именно так вы и должны были ответить мне при личной встрече в таком публичном месте. Вы мне правда очень, очень понравились, Марти! – широко улыбнулся он. – Если бы я был геем, я бы в вас влюбился!

Я молча развернулся и пошел искать дорогу в паб, где ждала Синтия. Искал, видимо, дольше, чем он, – велосипеда у входа уже не было.

– Этот твой врач! Это не врач, это… – зашипел я на нее с порога.

– Я знаю. – Синтия улыбнулась и мягко взяла меня за рукав. – Обсудим все дома.

* * *

За пять лет дом не изменился, только побольше стало плюща. Обычный тесный двухэтажный домик, сплющенный такими же компактными соседями на тихой улочке в пригороде Лондона. Дядя мог себе позволить куда более просторный дворец в самом Сохо, но почему-то предпочитал жить здесь.

По сердцу снова пробежал холодок, и в тысячный раз кто-то внутри спросил, правильно ли я делаю. И в тысячный раз я ответил себе, что не делаю ничего. Решать буду не я.

Подойдя к дубовой двери, я погремел бронзовым кольцом.

– Входи, Марти, не заперто! – рявкнул мне в ухо дребезжащий дядин голос из коробки домофона.

Домофона раньше не было – дядя ненавидел технику. Видимо, в какой-то момент сдался и перестроился. Я вошел в дом.

Здесь, как и прежде, пахло трубочным табаком и деревом, старой мебелью и старой бумагой – как в библиотеке. И тоже ничего не изменилось: маленькая гостиная, кухня, багровый письменный стол, заваленный стопками документов – ноутбуков дядя по-прежнему не признавал. Или не бросал на столике в гостиной? Узкая лестница, в детстве я любил кататься по ее перилам. Старик до сих пор жил в спальне на втором этаже – и не лень ему в таком возрасте ползать по крутой лестнице.

– Марти! – донесся пронзительный голос. – Захвати мою трубку!

Я нашел у камина дядину трубку и прошел сквозь дом во внутренний дворик. Дядя сидел в шезлонге, укрыв ноги пледом, и читал книгу. Рядом стояла его трость, а на земле лежали садовые ножницы. Дворик был аккуратно подстрижен.

– Рад, что решил навестить меня, – проскрипел дядя, не поднимая глаз от книги, и перелистнул страницу. – Я действительно рад тебя видеть. Но ровно до того момента, когда ты откроешь рот и попросишь денег.