Дознание Феррари - [7]

– Как нашли? – спрашиваю Наумова.

Он сидит рядом с шофёром и сосредоточенно следит за дорогой. Не оборачиваясь, отвечает:

– К Лебедеву мужичок с утра пришёл, местный плотник Егоров. Так, мол, и так. Слышал, полиция машину ищет. Не она ли за его сараюшкой стоит? Лебедев сразу туда. Действительно, там за сараем – такси, жёлтого цвета, номерной знак – «37–38». Он и позвонил нам… Интересно, почему преступник оставил машину именно там?

Шофёр, хорошо знающий дачный посёлок, без особого труда отыскивает нужную улицу. Вдоль обочин тянутся стройные тополя, и кажется, что сквозь их густую сочно-зелёную листву лучи солнца никак не могут прорваться к земле, яркими бликами застревают в пышной кроне.

Узкая дорога с кусками выбитого асфальта вьётся по посёлку и за одним из поворотов неожиданно обрывается у небольшого, в два окна по фасаду, кирпичного дома с палисадником и сараем, за которым стеной стоит густой и тёмный лес.

Из-за сарая показывается коренастая фигура Лебедева. Он одёргивает китель, поправляет сбившуюся набок фуражку, неторопливо подходит к нам и коротко докладывает обстановку. Теперь можно приступать к осмотру.

Жёлтая «Волга» сиротливо стоит в тени за сараем. С улицы её не углядишь. Видимо, поэтому и оставил её здесь преступник. И знакомый, очень знакомый рисунок на земле от протектора «Волги». С той же характерной щербинкой…

Я даю команду, и начинается привычная работа, без спешки и суеты. Каждый делает, что положено. Мы фотографируем, чертим план местности, в поисках следов изучаем почву, внимательно осматриваем салон такси. Позднее разберёмся во всём, что получим. Сейчас главное – не упустить малейшей мелочи, которая – как чаще всего и бывает – может оказаться самой существенной для дела. Решаю спросить Егорова: когда увидел здесь эту машину, не приметил ли, кто оставил её?

Мы сидим за грубо сколоченным столиком в цветущем палисаднике дома. Все товарищи по работе остались на улице и продолжают заниматься своими делами. Я слышу настойчивый голос кинолога: «След, Альма, след!». Вижу, как сосредоточенно ходит от дома к дому на противоположной стороне улицы Наумов…

Егорову за пятьдесят. Он несколько неуклюж и грузноват. Его чуть набрякшие веки и грушевидный нос с синими прожилками наводят на мысль, что их хозяин частенько прикладывается к рюмке.

Егоров вздыхает, услышав мои вопросы, и низким хрипловатым голосом начинает рассказывать:

– У меня, понимаешь ли, доски в сарае оторвались. Ну, вот и пошёл я вечером-то. Часов около восьми. Дай, думаю, взгляну: подлатать стенку, или новые доски приспособить. Обошёл я сарай-то, а там, понимаешь ли – машина. И никого в ней нет. Ну, я постоял, постоял… Подождал. Опять – никого. А к стенке-то из-за машины и не подойти. Плюнул и ушёл в дом.

– Это когда было – вчера?

– Нет. Как раз накануне. Вчера-то я снова за сарай глянул. Опять стоит. Весь день простояла. А тут слышу от соседей, что полиция какую-то машину ищет. «Не она ли? – подумал. – Чего ей здесь стоять-то. Непорядок это». Но решил подождать ещё чуток – вдруг, понимаешь ли, хозяева объявятся. Ну, а сегодня – всё! Пошёл к участковому. Взгляни, мол, не ту ли машину ищете. Который день без дела стоит!.. Вот так-то всё и вышло, мил человек.

В палисаднике цветут вишни, осыпают нас нежными лепестками. Земля от них – белым-бела!..

– А вы с соседями о машине разговаривали? Из них, случайно, никто не видел водителя?

– Да кому до неё дело-то было? И что в ней для нас такого, чтобы приглядываться? Никто ничего не видел.

Егоров встаёт и уходит в дом. Через минуту возвращается. В одной руке – высокий глиняный кувшин, в другой – широкая глиняная кружка.

– Может, выпьешь со мной, капитан? У меня такая медовуха осталась! – добродушно говорит он.

– Нет, Степан Кондратьевич. Спасибо. Да и вам не советую прикладываться. Хозяйка, наверное, не рада будет.

Лицо Егорова мрачнеет. Он глухо кашляет, ставит кувшин и кружку на стол, садится и стискивает лохматую голову руками:

– Нет у меня хозяйки… Бобыль я, понимаешь ли. И рад бы, чтоб поругал кто, да некому. Такая тоска, понимаешь ли. Умаялся один-то, спасу нет.

Он поднимает на меня потемневшие глаза:

– А ты – женат ли?

Я отрицательно качаю головой.

Он умолкает, в раздумье почёсывает затылок узловатыми пальцами, а через минуту опять спрашивает:

– Что так? Аль разборчив очень?

Над головой гудят то ли шмели, то ли пчёлы. Одуряюще пахнет жасмином… Весна в самом разгаре!

– Эх, капитан, – словно издалека, снова доносится хриплый голос Егорова. – Нельзя нам одним-то. Нельзя. Для чего тогда и жить-то, а? Ты, понимаешь ли, не мудри, если что. Я вот немало почудил, теперь – один мыкаюсь. Неужто у тебя так никого и нет на примете?

И сразу вспоминается Лена, наш вчерашний вечер. Как хорошо он начинался!..

Прощаюсь с Егоровым и иду к сараю. Там Губин продолжает колдовать над машиной. Обрабатывает химическим составом приборный щиток, рулевое колесо, дверные ручки… Никаких следов!

– Наверное, действовали в перчатках, – говорит он и устало опускается на траву. – Либо стёрли следы. Мастаки, видать.

Я невольно хмурюсь:

– Может, попросить в помощь экспертов УВД?