Дожить до весны - [7]

– Нет! Я в Питере самые тяжелые годы Гражданской и после нее прожила, все повидала – и голод, и холод, и разруху. Страшней уже не будет. Я не поеду!

Женька представила, что нужно уехать куда-то в чужой город, оставив любимый Ленинград, и тоже возмутилась:

– Я останусь с бабушкой. Красавица и та осталась, а я уеду?

– Какая красавица? – изумилась мама. Когда ей объяснили про бегемотиху, только отмахнулась: – При чем здесь бегемот? Ленинград могут бомбить. Это опасно.

– А мы в убежище спустимся и пересидим. А окна мы с Женей уже заклеили. Вы езжайте, мы вас подождем дома, – заверила бабушка Елену Ивановну.

Закончился спор просто: Лев Николаевич и Елена Ивановна тоже остались, Лев Николаевич вообще оказался полезней на фронте, а Елена Ивановна в своей больнице, впрочем, все они теперь стали госпиталями.

Титовых, Егоровых и всю их коммуналку выручило то, что Ирина Андреевна и Станислав Павлович не забыли уроков голодных лет Гражданской войны.

С первых дней войны, когда трудности казались временными, тем более погода стояла отличная, Ирина Андреевна и Станислав Павлович начали заготовки. Они выкупали все продукты, которые полагались на карточки, хлеб резали и сушили, крупы перебирали и ссыпали в большие жестяные банки, все, что можно, менялось на тушенку и сгущенку…

Большая кладовая была срочно освобождена от многолетнего хлама, в ней установлены полки, которые заполнили банки, склянки, бутылки, коробки со спичками, мылом, целое ведро соли и многое другое, что, по мнению бывалого старшего поколения, должно исчезнуть из магазинов, чтобы появиться на рынке втридорога.

Бабушка вздыхала:

– Как бы я хотела ошибиться в своих опасениях. Если обойдется, сама отнесу все на помойку, а пока надо запасаться.

Еще один такой запасливый хомячок жил в их же парадной на первом этаже. Иван Трофимович и Станислав Павлович приятельствовали, хотя были из разных слоев общества, как любила говорить Маргарита Семеновна. Роднило двух пенсионеров происхождение – оба приехали в тогда еще Петроград из деревни, только Иван Трофимович из Тверской, а Станислав Павлович из-под Питера.

Деревенская смекалка теперь подсказывала удивительные решения.

Приятели привезли и с трудом притащили в квартиры какие-то железные бочонки на небольших ножках и с кучей труб. На Женькин смех бабушка грустно вздохнула:

– Это печка-буржуйка. Не думала, что снова буду пользоваться.

– Зачем, бабушка?

Возмутилась и Маргарита Семеновна:

– К чему захламлять квартиру? У нас хорошие печки.

– Наши печки много дров требуют. Если зимой будет трудно, то и дров не сможем купить.

– Что вы все каркаете, Ирина Андреевна? Извините, но ваш сын прав, вы паникерша. Это недостойно советского человека.

Бабушка спокойно объяснила:

– Большинство сильных мужчин ушли или еще уйдут на фронт, сильные женщины заменят их у станков, дрова заготавливать станет просто некому. На нас с вами надежды мало. Пусть буржуйки стоят про запас. Не понадобятся, так сдадим в металлолом.

Маргарита Семеновна немного посоображала у себя в комнате, видно, пришла к какому-то выводу и снова появилась в кухне, где терпко пахло сухарями, разложенными на большой плите.

– Вы думаете, что эти самые буржуйки могут пригодиться? Где Станислав Павлович их купил?

– Так-то лучше, – проворчала бабушка. – Еще спасибо скажете.

Глядя на Ирину Андреевну, Маргарита Семеновна тоже начала запасаться, полки ее кухонного стола и шкафов в комнате быстро заполнились кульками, мешочками и коробками. В углу высились ящики с макаронами и крупами. Правда, осознав, что печку придется топить самой и дело это грязное, предпочла разжечь свою голландку. В теплую погоду тяга оказалась плохой, и, основательно надымив, Маргарита Семеновна махнула рукой:

– До зимы немцев все равно прогонят.

Зоина сестра Аня и братик Алешка отправились в эвакуацию. Им простительно, они маленькие. А Аглая Антоновна своего Димку не отпустила, вернее, уже посадила в автобус, а потом оттуда заставила выйти, сказала, что лучше вместе. Как бы ни было тяжело, они будут вместе. Кто из них прав – Валентина Ивановна или Аглая Антоновна? Женька спросила бабушку, та сказала, что обе, они обе хотят спасти своих детей.

Мила в числе других студентов отправилась на рытье заградительных рвов. В первый раз она приехала через три дня едва живая от усталости и привезла… конфеты. Женька не могла поверить своим ушам: с немецкого самолета женщинам, рывшим траншеи, сбросили листовки и конфеты! Во всяком случае, так утверждала Мила. Мол, в листовках было написано, чтоб русские дамочки не рыли свои ямочки, поскольку те засыплют немецкие таночки. А вместе с конфетами была обещана вот такая вкусная и сладкая жизнь, если ленинградцы поднимут восстание против своих безумных вождей и не станут сопротивляться.

– Как можно принимать что-то от врага?! – ужаснулась бабушка. Остальные мрачно молчали.

– Я… я не принимала… взяла только пару конфеток Женьке… я даже сама не пробовала, честное слово, – лепетала смущенная Мила.

Она хорошая девушка, настоящая комсомолка, которая и взносы всегда платила вовремя, и на собраниях с энтузиазмом выступала, и на субботниках больше многих работала, и с подругой Ниной стенгазету своего курса выпускала. Наверное, просто растерялась или действительно хотела угостить Женьку, вот и взяла конфеты.