Дожить до дембеля - [14]
Ему предстоял долгий и тяжелый путь. Идти надо было на север.
— Лейтенант Карцев есть?
Карцев, вторые сутки лежавший на верху двухъярусной койки, с тр\ дом оторвался от своих мыслей и повернул голову на голос. В дверях барака стоял солдат с красной повязкой на рукаве, недовольным взглядом обшаривая ряды коек.
— Есть, — отозвался Карцев, садясь. — В чем дело?
— К майору Карпову! — сказал солдат и повернулся к выходу.
— Эй! Подожди! — торопливо остановил его Карцев, спрыгнув на пол — Где мне его искать?
— В штабе, естественно, — высокомерно ответил солдат.
— А кто он? Я тут недавно… — оправдывающимся тоном спросил Карцев.
— Начальник особого отдела, — ответил солдат с усмешкой. — Как войдете в штаб, направо до конца коридора…
Карцев торопливо натянул сапоги, также торопливо вышел из барак; и пошагал к штабу. Солнце пекло немилосердно. Подойдя к входу в штабной барак, Карцев приостановился, чтобы вытереть пот с лица. Его ладонь ощутила солидную уже щетину — последний раз он брился перед вылетом с заставы. Все вещи остались в злополучном вертолете, здесь же он ничего и никого не знал. С тех пор, как Карцев добрался до гарнизона, он практически ни с кем не разговаривал. Узнал только, где ему можно спать, где столовая да туалет. Никаких распоряжений не получил, хотел было пойти на утренний развод, да сообразил — без потерянного «головного убора» не стоит, точнее — нельзя.
За эти полтора дня несколько раз сквозь апатию в нем пробивалось удивление — никого не интересовало происшедшее с ним.
«Ну пусть это не подвиг, но все-таки, наверное, история не из тех, что случаются часто», — думал Карцев. Этим утром у него неожиданно возникла мысль, что Романова можно было и не убивать, достаточно было лишить сознания. Ведь лично Карцеву это убийство не дало ничего а вспоминая теперь речи Романова, Карцев не мог поручиться, что в них не было хотя бы доли правды или по крайней мере логики и здравого смысла. «Главное — дожить до дембеля», — сказал Бирюков. А ведь то же самое говорил и Романов. Пусть он выбрал неверный путь, но стоило ли Карцеву становиться его судьей? И не только судьей, но и палачом..
Войдя в штабной барак, Карцев нашел нужную дверь и постучал.
— Входите, Виктор Петрович, — отозвался голос из-за двери.
Карцев, удивленный обращением по имени и отчеству, на мгновение замешкался, прежде чем войти в комнату.
— Здравствуйте, — сказал Карцев сидевшему за столом майору лет сорока с живым и приветливым лицом.
— Здравствуйте, Виктор Петрович, — как-то радостно ответил майор.
— Пожалуйста, присаживайтесь. Мне, к сожалению, не удалось позг комиться с вами раньше, в день вашего приезда в нашу часть. Я, знаете-ли, был в командировке.
Действительно, когда Карцева и двух других двухгодичников пр везли сюда «для прохождения службы», половину первого дня они потратили на «знакомство» со здешним крупным начальством — замк мандира, начштаба, начпо и еще кем-то, а вот с особистом знакомства не состоялось. Теперь Карцев удивился разнице между нынешним знакомством и тогдашними, равнодушными и формальными.
— Как вы здесь устроились? — заботливо поинтересовался особист.
— Нормально, — машинально ответил Карцев, напряженно ожидая начала серьезного разговора.
Майор, добродушно улыбаясь, рассматривал Карцева, легонько постукивая карандашом по столу.
— Не жалеете, что попали сюда? — спросил он.
Карцев пожал плечами.
— Виктор Петрович, а кто ваши родители?
— Отец — инженер, мать — врач… — Карцев так удивился вопросу, что чуть не добавил: «а что?».
— Так, так… — деловито и как будто удовлетворенно произнес особист — Интеллигенция. Точнее — трудовая интеллигенция.
Последнее определение майор добавил довольно торопливо — но вовремя поправляя себя. Затем пошли совсем уж неожиданные для Карцева расспросы: про квартиру и прочие бытовые условия, про увлечения (любит ли он читать, ходить в театр или кино, любит ли посидеть в компании), есть ли невеста («Нет? А почему, если не секрет?»). Спросив Карцева, комсомолец ли он, и, получив утвердительный ответ, особист вежливо попросил перечислить обязанности члена BЛКСМ Карцев не смог вспомнить ни одного пункта. Майор никак не вырази свое отношение и сразу же перепрыгнул на совершенно другую тем; Вопросы сыпались один за другим без малейших пауз. И все — очень вежливым тоном, иногда с легкой доброжелательной улыбкой.
Среди прочего особист три раза задавал вопросы о фарцовке. Поел того как он первый раз попросил рассказать об этом, Карцев чуть ли не минуту изумленно глазел на него, прежде чем ответить, что ничем подобным не думал даже пробовать заниматься. Через некоторое врем особист с самым невинным видом и как бы между прочим осведомился «В каком вы, говорили, месте-то фарцевали?» Когда он в третий раз спросил, давно ли Карцев бросил фарцовку, тот уж раздраженно, почти грубо объяснил, что ни сам, ни даже кто-нибудь из его друзей или знакомых с такими делами не связывались.
— Ну, хорошо, хорошо! — улыбаясь, миролюбиво проговорил майор раскачиваясь вместе со стулом. — А не могли бы вы сказать мне, на какие темы беседуют обычно в студенческих кругах?
Когда Человек предстал перед Богом, он сказал ему: Господин мой, я всё испытал в жизни. Был сир и убог, власти притесняли меня, голодал, кров мой разрушен, дети и жена оставили меня. Люди обходят меня с презрением и никому нет до меня дела. Разве я не познал все тяготы жизни и не заслужил Твоего прощения?На что Бог ответил ему: Ты не дрожал в промёрзшем окопе, не бежал безумным в последнюю атаку, хватая грудью свинец, не валялся в ночи на стылой земле с разорванным осколками животом. Ты не был на войне, а потому не знаешь о жизни ничего.Книга «Вестники Судного дня» рассказывает о жуткой правде прошедшей Великой войны.
До сих пор всё, что русский читатель знал о трагедии тысяч эльзасцев, насильственно призванных в немецкую армию во время Второй мировой войны, — это статья Ильи Эренбурга «Голос Эльзаса», опубликованная в «Правде» 10 июня 1943 года. Именно после этой статьи судьба французских военнопленных изменилась в лучшую сторону, а некоторой части из них удалось оказаться во французской Африке, в ряду сражавшихся там с немцами войск генерала де Голля. Но до того — мучительная служба в ненавистном вермахте, отчаянные попытки дезертировать и сдаться в советский плен, долгие месяцы пребывания в лагере под Тамбовом.
Излагается судьба одной семьи в тяжёлые военные годы. Автору хотелось рассказать потомкам, как и чем люди жили в это время, во что верили, о чем мечтали, на что надеялись.Адресуется широкому кругу читателей.Болкунов Анатолий Васильевич — старший преподаватель медицинской подготовки Кубанского Государственного Университета кафедры гражданской обороны, капитан медицинской службы.
Ященко Николай Тихонович (1906-1987) - известный забайкальский писатель, талантливый прозаик и публицист. Он родился на станции Хилок в семье рабочего-железнодорожника. В марте 1922 г. вступил в комсомол, работал разносчиком газет, пионерским вожатым, культпропагандистом, секретарем ячейки РКСМ. В 1925 г. он - секретарь губернской детской газеты “Внучата Ильича". Затем трудился в ряде газет Забайкалья и Восточной Сибири. В 1933-1942 годах работал в газете забайкальских железнодорожников “Отпор", где показал себя способным фельетонистом, оперативно откликающимся на злобу дня, высмеивающим косность, бюрократизм, все то, что мешало социалистическому строительству.
Эта книга посвящена дважды Герою Советского Союза Маршалу Советского Союза К. К. Рокоссовскому.В центре внимания писателя — отдельные эпизоды из истории Великой Отечественной войны, в которых наиболее ярко проявились полководческий талант Рокоссовского, его мужество, человеческое обаяние, принципиальность и настойчивость коммуниста.
Роман известного польского писателя и сценариста Анджея Мулярчика, ставший основой киношедевра великого польского режиссера Анджея Вайды. Простым, почти документальным языком автор рассказывает о страшной катастрофе в небольшом селе под Смоленском, в которой погибли тысячи польских офицеров. Трагичность и актуальность темы заставляет задуматься не только о неумолимости хода мировой истории, но и о прощении ради блага своих детей, которым предстоит жить дальше. Это книга о вере, боли и никогда не умирающей надежде.