Дождавшийся Манчак - [3]

Пистолет был простой, ничего навороченного в нем не было. Обыкновенный исправный «Кольт» времен Второй Мировой войны, сорок пятого калибра, с обоймой на восемь патронов.

Дальше последовало то, что приобрело значимость даты и названия. «Блядский стыд двенадцатого октября» — вот как именовалось это впоследствии черными парнями Нового Орлеана. Первый патрон белый истратил, как уже было сказано, во дворе, а остальные пошли в ход внутри. Как бы то ни было, убитых в доме не оказалось — ни слова не говоря, белый начал стрелять прямо от двери, благо сидели высокие стороны скученно. Поочередно в каждого, кто успел схватить оружие. Хотя нет. Нет. Главарь местной группировки все же удостоился пули в голову. То ли его морда не понравилась «снежку», то ли просто так уж сложилось, то ли еще что.

Наркотики его не заинтересовали, он рассовал по бесчисленным карманам все лежавшие на столе, в небольшой сумке, деньги, пистолет сбросил на пол, а с пола подхватил дробовик, который уронил один из раненых, помповое ружье «полицейского» образца, без приклада, сунул его под свою безразмерную куртку и спокойно ушел, так и не удостоив часовых у входа вниманием.

Папа Лякур выслушал всю эту галиматью и нахмурил свои поседевшие брови.

Лет ему было много, виды он видал. Видал он и стрельбу, и поножовщину, и кровную месть, и войны банд, и прочую чушь, которую белые успели так глубоко внедрить в головы его братьев. Вот к чему говорить о какой-то сегрегации (словарь старого бокора был богат) или расизме, если люди сами норовят себя убить? Он пытался мешать этому, по мере сил, но не мог, а в финале и перестал, с годами обзаведясь простой житейской мудростью: «Занимайся своими делами, не давай никому совать в них нос и не лезь в чужие». Последняя, впрочем, часть, была добавлена, скорее, из вежливости — при его весе на этом куске земли, он мог и сам влезть, куда угодно, а чаще — его туда приглашали.

Тем не менее, положение обязывало. Он был чем-то вроде старшего, или жреца этого дикого поселка, в котором люди исчезали так же легко и часто, как и рождались. Потому ушел Папа Лякур в свою рабочую комнату, а вернувшись оттуда, некоторое время молчал.

— Вот что, ниггеры. Это парня не надо искать. Он не сделал нкому никакого зла.

— Ты соображаешь, что ты говоришь, Папа Лякур? — Обратился, встрепенувшись, тот, кто как-то сам по себе, стал среди этой банды «за старшего».

— Угу, да, соображаю, иначе ты пришел бы не ко мне, — довольно метко парировал Папа Лякур и новоиспеченный босс стух. — Этот человек просто забрал деньги. Причем даже не ваши деньги. Это были деньги тех ниггеров, что приехали к вам за «дурью», которую вы гоните в своих халупах, той самой, что делает из черных свиней. Но это не единственное средство прожить в этом мире, таких много, но мы не станем говорить сейчас об этом. Этот белый вряд ли сюда вернется. И вообще, вряд ли вернется на эту землю. Я бы даже не сказал, что он идет по этой земле. Нет, это не призрак. Это угасающий человек, не надо его искать, не надо его трогать, ничего хорошего из этого не получится. Человек, которому нечего терять, всегда одолеет идиотов, которым есть, что терять, а еще легче тех, которым, как вот вам, только кажется, что им есть, что терять. Оставьте его в покое. Забудьте про эти деньги. Тем более, что вся наркота осталась у вас и вы запросто продадите ее второй раз.

— А наша репутация? — Снова воспрял к жизни главный.

— А он вам ее спас.

— Э?

— Он застрелил вашего босса, ребята. В подставе вас не обвинят. Пусть ниггеры, что везли деньги, ищут его сами. Вы тоже ищете. Вслух. Не дошло?

— Ситуация дошла, Папа Лякур, но… Этот белый ублюдок в конец перепутал берега и мы просто обязаны… — Папа Лякур поднял руку и негр смолк.

— Вот что, ниггеры, — сказал старик для начала, обращаясь сразу ко всей возмущенной делегации, — мне не нравится слово, что вы употребляете для его названия. «Ублюдок». Оно не отражает сути.

— Почему это, Папа Лякур?

— Потому, — Папа Лякур говорил быстро, в своей привычной, агрессивно-насмешливой манере, — что, судя по всему, у этого парня, а правильнее сказать — мужика, яйца такие, какие и не снились никому из вас, да и мне, пожалуй, тоже.

— А это почему?!

— А это потому, ниггер, что он подошел к вам один, безоружный, без денег, в чужой стране, а ушел вооруженный, с деньгами, живой и невредимый. А вы, десять идиотов, у себя дома, вооруженные и с деньгами и тем, что вам кажется авторитетом, остались со своим голыми черными жопами. Ну, и кого тут яйца? У вас? Не думаю.

— Так что же, Папа, ты предлагаешь спустить такой беспредел на тормозах? — ошарашенно проговорил кто-то.

— А в чем беспредел? — Моментально повернулся Папа Лякур к говорившему. — Вот скажи мне, чувак, — он ткнул в сторону того морщинистым черным пальцем и тот бессознательно слегка отодвинулся, как отстранился бы от направленного, пусть и без злого умысла, в лицо пистолета, — если бы ты встретил белого в такой же ситуации, разве ты не захотел бы отнять его деньги?

— Я бы, конечно, захотел, но…

— Что — «но», ниггер? Почему?

— Он же белый, — да, Папа Лякур умел ставить перед людьми простые, но неразрешимые сходу, вопросы. Вот хоть этот. Как ни крути, а задумываться над тем, что разумеется само собой, дело, поверьте, весьма и весьма тягостное.