Дождавшийся Манчак - [17]

— Если жизнь ставит тебя в ситуацию «один против всех», ты в любом случае в выигрыше. При любом исходе ты все равно герой. Да мне, как ты уже понял, похуй.

— Угу. Только ты забыл сказать, из какой-такой дикой страны ты вынырнул. Кто ты?

— Я русский.

И тут тишину, слегка разбавленную гулом мотора, прорезал какой-то инфернальный звук, вырвавшийся откуда угодно, только не из горла существа из плоти и крови. Даже если плоть и кровь оно обрело лишь на время. Белый, глазом не моргнув, выудил откуда-то из куртки мобильный телефон, продолжавший орать, и спокойно бросил его в воду, что-то присовокупив на родном языке, что прозвучало примерно так: «Da kak zhe sh ti zaeb…»

После чего лодка продолжила путь все в той же тиши Манчака, слегка разбавляемой гулом мотора лодки Самюэля.

Манчак просто был вокруг. Просто вокруг был Манчак. Описать это состояние Самюэль бы не взялся, а белого, похоже, одолевали какие-то своим мысли. Пару раз Самюэль ловил себя на ощущении, что он в лодке вообще один. Просто один. Совсем. Страха это не вызывало, в конце концов, могла же душа белого на время свалить — эта мысль, кстати, тоже не казалась Самюэлю не то, что сверхъестественной, но даже хоть сколько-то необычной.

Манчака дышал им в лицо. Сотни, тысячи лет Манчак оставался Манчаком, даже когда он еще не носил этого имени. Словно существовал он в этом мире сам по себе, одиноко и полностью обособленно.

На этот раз отсутствие белого было столь сильным, что темпераментный негр не выдержал.

— Эй, мужик с чугунными мудями, ты тут? — С натужным, признаться, весельем, спросил он.

— А… Ты тоже это чувствуешь, да, Самюэль? Забавно… Видно, тут, наконец, человек сталкивается сам с собой.

— Ты о чем?

— О Манчаке. В конце концов те, кто говорил, что мы приходим в этот мир одинокими и уходим из него одинокими, или лгал, или лицемерил, или просто недоговорил, или сам не знал, что несет. Приходим мы, хоть ты обоссысь, с матерью, даже если в следующий миг она тебя пристроит в мусорный бак. Уходим — к Богу. На разбор полетов, дальше — кто во что верит. А вот живем мы в самом деле только сами по себе. А так круто звучало — только в приходе и уходе ты одинок, ага. Сейчас. Нет, ниггер, мы как раз одиноки в этот промежуток — от рождения и до смерти. А вот до и после в тесной компании, правда, мы этого не осознаем. Сомневаюсь, что сперматозоиды лезут в матку с думой на челе.

Негр рассмеялся.

— Мужик, у тебя на все свое мнение. И оно, мужик, реально ебнутое, — сказал он.

— И то хорошо. У тебя какое мнение о русских? Что ты о нас знаешь сам?

— Э… Водка?

— Вот. А у нас — о вас, черных, — травка, стволы и золотые цепи. Где твоя цепь, ниггер, йоу? Откуда ты это знаешь? Откуда я это знаю? С какого вообще хера мы решили, что мы это знаем? Из кино, книг и прочего дерьма. Знаешь, что самое дорогое в мире, дядя Том? Умение думать. Поэтому, хоть арабы и самые щедрые властители на земле к своим согражданам, этого они делать не дадут. А нам с тобой наши власти — и подавно. Ты же не думаешь, что вашу черную обезьяну сшибли палками с пальмы для того, чтобы усадить в Белый дом? Это проституция, не более. Как и у нас. Ваш писатель, Марк Твен, сказал кратко и емко: «Если бы выборы в самом деле на что-то влияли, народ бы никогда к ним не допустили». Вот и все. Что ваша обезьяна, что наш брутал — просто две говорящие головы. Которые ставятся по мере нужды. На экран телека. Или ты думаешь, что они сами что-то могут? Такая мысль посетила Кеннеди. Обоих. На свою задницу.

— Мужик, любое правительство нас имеет, но черный мужик в Белом доме — это круто, — сказал Самюэль, подумав.

— Угу. Только вас ваше правительство имеет со смазкой, при этом обставляя дело так, что вам самим начинает мерещится, несмотря на член в заднице, что вы присутствуете при событиях, свершениях и прикладываете даже к ним руку. Вас за это хвалят и не разубеждают. У нас попроще будет — ебёт по-простецки, по-домашнему, а утешают тем, что это еще не по самое не хочу засадили.

— Мужик, похоже, тебе будет херово в любой стране.

— Тут ты прав, парень. Будет. Но где-то мне будет наплевать на это. Вот сейчас мне вообще наплевать.

— А почему ты выбрал именно Манчак?

— Обычно человек, когда ищет себя, или покой, или свободу, неважно, норовит свалить как можно дальше от того места, где этого был лишен. По сути — с места преступления, мужик, с места преступления. Самого тупого и постыдного — против себя самого. Вот ты бы разве дернул на Манчак, если бы решил уединиться? Черта лысого. Ты бы рванул или к нам на Алтай, есть такое место у нас, или в Индию, или еще куда. Нет?

— Ты прав, белый мудак, — сердито отвечал Самюэль, которому надоело не обижаться на человека, который всю дорогу оскорблял его, как хотел, а его это не оскорбляло. — Если я тронусь башкой, кину свою Сару, всю семью и прочее, и решу свалить, на Манчак я не поеду. Рядом. Но Сару я не кину.

— Так хороша? — Сухо спросил белый. В вопросе не было ничего оскорбительного или непочтительного.

— Мужик, так хороша, что второй такой нет вообще. Ну, сам понимаешь, когда эта женщина не орет, как сирена на пожаре, — честно добавил он.