Дождавшийся Манчак - [12]

— Это была твоя семья? — Равнодушно спросил белый.

— Да нет. Просто все черные — братья.

— А-а. А почему? — Все так же равнодушно спросил белый. Было видно, что ему глубоко наплевать, будет ли продолжаться этот щекотливый разговор, или сейчас закончится, или перейдет в стрельбу с поножовщиной. Что так, что эдак.

— Хотя бы потому, что так проще противостоять вам, белым, — со злостью произнес негр, — ведь вы же считаете нас обезьянами и дураками, что, разве не так?

— Да, так, — согласился тот, — и что? Я считаю такими же обезьянами и дураками и всех остальных. И желтых, и красных, и белых.

— А себя? — Неожиданно развеселился Самюэль.

— А себя в первую очередь. Знаешь, я всю жизнь куда-то бегу. И впервые в жизни я бегу куда-то осмысленно. Я был очень тяжело болен много лет. Меня вылечили наши леса. Как-то раз я просто положил на все болт и просто свалил в лес. Это просто надо было сделать — и я это сделал. И это, как любят говорить у вас, в Америке, впаривая эскимосу холодильник, «и это работает!». Так вот, это сработало.

— А почему ты не остался в лесах? — С искренним удивлением спросил чернокожий. В конце концов, чокнутые попадаются разные, в том числе, и просто ебаные, вроде этого белого со спутанными грязными волосами. Которых все время несет туда, куда собака х… не совала — в поисках того, что они там сроду не теряли. Хотя бы потому, что сроду там не были!

— В этих лесах не было Манчака, — как-то непонятно объяснил белый, — а мне нужен был именно Манчак. Понимаешь?

— Нет, не понимаю, — сказал негр, — но если тебе нужен Манчак, ты его получишь.

— Вот и прекрасно. То шоу, что ты устроил днем («Да скорее, что ты устроил!» — Искренне возмутился Самюэль, не гнавшийся за чужой славой), и то шоу, что ты показал ночью, мне совершенно не нужно. Знаешь, что? Я приду сюда к ночи. И заплачу за всех. Если хочешь, заплачу за всех вдвое. И ты покажешь мне настоящий Манчак.

— Хочешь найти Остров Счастья? — Рассмеялся негр.

— Если ты знаешь, где он, то почему нет? А если не знаешь, то я сам его найду. А если не найду, то, в конце концов, никто ничего не теряет. Свои деньги ты получишь в любом случае.

— Но все же черных ты не любишь, мужик, — зачем-то сказал негр. Видимо, сказалась инерция, которую он хапнул еще в лодке.

— Давай закроем эту мудачью тему, а, мужик? — Предложил белый, — хочешь знать, что я думаю? Вы, черные, созданы для шоу — музыка, пение, танцы, спорт. Мы, белые, чтобы созидать, узнавать и использовать все это для удобства, а если не врать, то для самоубийства, но чтобы не очень больно и по приколу. Желтые — эти совершенствуют все, что попадает им под руку — будь то камень, цветок, микросхема или куча дерьма.

— И мы, негры, разумеется, созданы для вашего увеселения? — Злости в голосе капитана не было, теория белого его даже заинтересовала.

— Да. И, если вы делаете это хорошо, то получаете все, что делаем мы, белые и желтые. И наоборот. Все мы имеем друг друга и пора, наконец, понять, что на свете существует одна раса — люди. Так вот, ниггер, это — люди. Понял? И она, блядь, самая малочисленная. Да, кстати, не советовал бы тебе, если что, приволочь вечером своих братьев сюда, на разборку. Я тебе обещаю, я положу вас тут всех, до единого.

— А говоришь, не суперсолдат, — рассмеялся Самюэль. Что-то старое, мрачное, давно и мерзко жевавшее его душу, словно понемногу теряло зубы в общении с этим белым долбоёбизм. На последнего «ниггера», он, к слову, и внимания-то не обратил. Делалось будто даже как-то чуть, на жалкую каплю, но легче. На душе. Дурь. Бред. Но тем не менее.

— Я уже тебе говорил. Я не суперсолдат, не боец, даже не стрелок. — И белый почти дословно повторил слова Папы Лякура, о которых Самюэль уже слышал: «Мне нечего терять, а вам есть чего. Или почти есть. Просто тот, кому нечего терять, всегда даст фору тем, кому есть, что терять, а уж тем, кому это лишь мерещится — тем более. Вам это мерещится. Так что вам пиздец, если что. Вот и все. Согласись, что тот, кому нечего терять, всегда в барыше?»

— Да, в общем-то, да, — подумав, сказал Самюэль.

— Вот и прекрасно. А о деньгах не беспокойся. Я не обижу тебя с деньгами.

— Слушай, мужик. Разреши поинтересоваться. Я много перевидал оружия, ружей, но не видел никогда, чтобы ружье, не винтовка, а ружье, било с такой силой. Что это за хрень? — Спросил Самюэль.

— Это не совсем ружье. Это называется «штуцер». От ружья в нем разве что два ствола по горизонтали. И кое-что еще. Он нарезной. И калибр тут… Семнадцать миллиметров, семьдесят восемь сотых. Фирма семейная. «Цигенхан и сын». Пуля из него сажает на задницу слона, даже не убив его сразу. «Панчер» среди ружей, скажем так, — негр отметил, что белый, заговорив об оружии, слегка оживился. Значит, наплевать ему было не на все. Ну, уже хорошо. Хотя бы. Ночь на Манчаке с коматозником, который из всех слов знает лишь: «отъебись» не радовала.

Они помолчали, а потом белый снова заговорил. Каждый раз, когда этот «снежок» открывал рот, Самюэль поневоле максимально собирался. Не от страха, нет. Просто его разговоры были странны.

— Помнишь, я тебе говорил про то, что выдув из башки всякий хлам, я взамен обрел не пустую голову, а кучу скрытых талантов? Это я стебусь, мужик. Но, например, я обнаружил, что я еще и научился метать нож, а это мне никогда не давалось, — в руке белого вдруг легко станцевал тяжелый нож-боуи, явно из ломбарда старого пердуна Франка. Луч восходящего солнца наткнулся на его бритвенное острие, порезался и вода под ними озарилась кровавым бликом. Чего только не померещится… Белый махнул рукой с ножом и тот, свистнув, воткнулся в стойку причала, шириной в пачку сигарет, метрах в четырех от них. Промахнись белый — и с ножом можно было проститься, стойка уходила в воду.