Дождаться утра - [58]

Но четыре года назад умерла бабушка, и наши поездки оборвались. Странное дело, мы всегда ездили к деду Лазарю Ивановичу и никогда не говорили, что едем к бабушке. И вдруг оказалось, что дом держался не на деде, а на бабушке. А раз ее нет, то некому за нами и присмотреть, некому и позаботиться.

Мы бунтовали.

— Да что за нами глядеть, мы сами…

— И кормиться будем сами. Молока и хлеба, рыбы у деда полно…

Но родители сказали «нет». Нас с Сергеем свозили в Гавриловку за эти четыре года только раз. И то мы пробыли там недолго.

Я, конечно, растерял здесь своих друзей, стал забывать деревенскую жизнь и сейчас шел по селу с каким-то странным чувством, будто возвращался в чужую страну детства, про которую мне когда-то рассказывали или она недавно снилась, и я теперь силюсь вспомнить ее, далекую и желанную.

У старой фермы маячили люди, а у самой реки стояло несколько здоровенных крытых грузовиков.

Немцы!

Я остановился. Скоро увидел, что из помещения фермы выбежали две женщины и понесли что-то тяжелое в ведрах. Потрусили они далеко, метров за триста, к самому оврагу. Там оставили свою ношу и налегке побежали обратно.

Чуть поодаль, между фермой и грузовиками, вдруг словно из-под земли появилась ватага мальчишек. Они, видно, лежали в бурьяне, а сейчас поднялись и направились туда, куда отнесли свою ношу женщины. Чем же они там занимаются? Постоял, постоял и пошел к ним.

Конечно, я никого не знал из них, как не знали и они меня. Один был совсем взрослый парень, только низкий ростом и худой, поэтому его и нельзя было отличить от других. Но я обратил на него внимание сразу. Мальчишки тоже меня заметили, но каждый молча занимался своим делом.

А дело у них было странное. Сколько я ни смотрел, никак не мог понять, что же делают. Разматывают не то веревки, не то ремни и складывают их обрывки в ведра и тазы.

Сделал еще несколько шагов и увидел, нет, скорее догадался по резкому запаху, что это никакие не веревки. Оказывается, ребята возились с внутренностями скота. Женщины выносили их в ведрах, а ребята что-то выбирали из этих отбросов и складывали в свои посудины.

— Ты чего уставился? — не разгибая спины, повернул голову лобастый русоволосый крепыш. Он, видно, на год или два был старше меня. Другие ребята моего возраста, а может, и немного меньше. Их было семеро.

Я молчал.

— А откуда ты, пацан? — спросил старший.

— Да к деду Лазарю Ивановичу они приехали, — ответил за меня лобастый. — Городской. Видишь, губы воротит.

— О-о, — оживился старший и, бросив возиться с кишками, подошел ко мне. — Давай в нашу компанию, мы тебя быстро научим.

— Дело нехитрое! — захохотал кто-то из пацанов.

— Только снимите, мистер-твистер, свой парадный фрак, — поддержал его другой.

— Хватит, хлопцы, — повернулся к ним старший. — Видите, перепугали парня.

— Зачем вам это? — наконец выдавил я.

— Пропитание добываем…

— А разве это едят?

— Еще не то едят. А это пальчики оближешь…

Через четверть часа, засучив по локоть рукава, я уже возился с ребятами. Старший, его звали Юрием (значит, он тоже городской, в деревне таких имен не дают), поручил мне «интеллигентную» работу. Я сдирал с требухи пленку и комочки жира, аккуратно складывая их в миску. Если женщины приносили нам теплые внутренности от только что забитой коровы, то работа шла споро: жир легко отделялся, а кишки мы мгновенно выворачивали наизнанку, как чулки, и, вытряхнув содержимое, кидали в ведра. Оставалась, правда, самая противная работа — мыть все это в речке, но мальчишки откладывали такое напоследок. К тому же у всех была надежда, что скоро освободятся женщины и сделают это сами.

Всю нехитрую премудрость «добычи пропитания» таким способом я освоил за час работы. За этот час я узнал всех мальчишек, узнал, кто те женщины, и в этот же час мне надоело сдирать пленку и вылавливать скользкие комочки стынущего на ветру говяжьего жира. Я предложил лобастому Ваське пойти и посмотреть, что происходит в помещении фермы. Васька нерешительно пожал плечами, точно раздумывал.

— А чего? — подзадорил я его.

— Давай спросим у тетки Вари, — решился он. — Если там словаки, то можно.

— Кто?

— Ну, словаки, здешние солдаты, они не немцы и по-русски понимают.

Мы побежали к ферме. Издали казавшееся пустынным и мертвым помещение жило своей, напряженной и какой-то бездушно-железной жизнью. Из загона каждые семь минут (я даже засек по часам) на помост перед входом в помещение заводили корову или телка.

— Вот гады, — прошептал Васька, — наш колхозный скот потрошат…

— А зачем вам столько этого добра набирать? — кивнул я в сторону оврага, не зная, как точнее назвать то, что мы собирали в ведра.

— А это на всех, у каждого семья. И еще соседям дадим… — Видя, что меня все равно не удовлетворило его объяснение, Васька опять пожал плечами и нерешительно добавил: — Потом Юрка себе больше всех нас берет. Жир мы ему тоже весь отдаем.

— А почему?

Васька, будто спохватившись, зло глянул на меня.

— Не почему! Много будешь знать, скоро состаришься.

— Да я ничего, я так, — обиженно проговорил я, не зная, какая это муха укусила моего нового друга.

От фермы шли, не разговаривая, точно поссорившись. Странный парень. То сам рассказывал, а то вдруг осекся, будто его кто за руку схватил.