Дождь в моем сердце - [36]

Короче говоря, как ни пытайся сама себя обмануть, а правда все равно вылезет. Если не позволила убить человека сразу — так и нечего теперь делать вид, что ты ни за что не отвечаешь.

Вчера он притих за печкой, удовлетворившись моим запасным одеялом, а у меня сил не было даже умыться перед сном. Я сама не ожидала, что это глупое происшествие так на меня повлияет. Словно с головой окунулась в прошлое и едва не захлебнулась в нем. Да, переломила несправедливость и где-то в глубине души почувствовала, как зарастает трещина, оставленная там много лет назад. Но на это неожиданно ушли последние остатки моих сил…

Не успела приказать Лильрину оставаться в комнате, пока я не решу, что делать с ним дальше. А этот гордый орел с утра снова за метлу и поскакал туда, где его любая из учениц спокойно может зажать, и ничего ей за это не будет.

Не знаю, вот по-честному — так ему и надо. Какая-то гадкая часть моей души страшно радуется тому, что мужчина полной ложкой получает то, чем пичкал женщин, когда имел власть. Вот прямо сесть и наслаждаться. Но почему-то не получается. Гадкая часть души побухтела и ушла, а вся остальная душа, та, которая совесть, наточила зубы и многозначительно оскалилась.

Да ладно, ладно! Можно подумать, я бросила невинную овечку на растерзание волкам. Сам поперся. В окно слышно, как он там метлой по камням скребет. А женских голосов не слышно. Но это пока, так что лучше сбегать и забрать от греха.

Всë, что случилось дальше во дворе, было для меня полной неожиданностью. Еще и досадной, потому что я опять забыла обуться, а кое-кто с расплывшейся в улыбке рожей не преминул мне об этом напомнить. Так бы и треснула по башке… если бы он продолжал оставаться свободным мужчиной. А того, кто от меня зависит, я стукнуть не могу, и это несправедливо!

Сириан еще. Почему он вечно возникает на моем пути исключительно в самый неподходящий момент?

Я не слышала, что они там с Лильрином друг другу сказали, почувствовала только два взгляда в спину и фыркнула про себя, как сердитая кошка. Петухи! И смешно, и зло берет.

Поднимаясь по лестнице, уже скоро услышала за спиной шаги и немножко выдохнула — топает только один, и топает, не остался упрямо торчать во дворе в обнимку со своей ненаглядной метлой. Ох, это же надо теперь искать ему другое занятие и идти узнавать насчет еды… Я даже не знаю, где и как моего бывшего жениха кормили до сих пор! Стыдно, а еще целительница. Нельзя быть такой безответственной…

Все эти чувства смешались во мне в такой непонятный ком, что встали поперек груди и мешали вздохнуть, ну и я встала на лестнице, пытаясь справиться с собой. Настолько сосредоточилась, что не сразу услышала дикий вопль откуда-то снизу:

— Гурай! Ложись!

Легкая тростниковая крыша над лестницей страшно затрещала и посыпалась мне на голову обломками, а я буквально оцепенела, глядя, как сквозь пролом ко мне тянутся огромные когтистые лапы. Они почти достали, когда что-то ударило меня в грудь с такой силой, что снесло с лестницы, проломило перила, и я полетела вниз, вниз...

Обиженный рев где-то там, в вышине, совпал с ударом, таким сильным, что у меня вышибло воздух из легких. Но… но…

Но мне не было больно. И вообще, удар был слабее, чем должен, потому что я упала не сама по себе, а…

На камнях навзничь лежал Лильрин, который и снес меня с лестницы, спасая от страшных когтей, а потом мы вместе упали во двор, и он на лету извернулся, умудрившись еще и приподнять меня над собой, поэтому я даже не расшиблась, только дыхание перехватило.

А он упал на камни. И смотрел сейчас на меня широко раскрытыми глазами, в которых медленно таяли радость и… жизнь.

Этот идиот улыбался, а из уголка его рта медленно вытекала струйка крови и страшно пузырилась, намекая на пробитые легкие. А его тело уже тяжелело в моих руках, той особенной тяжестью, какой наливаются мертвые. Мне ли не знать, я столько раз отчаянно боролась и проигрывала, чувствуя неумолимое наступление смерти.

Но не сейчас!

— Не смей! — кажется, я закричала, но не голосом, а как-то иначе. А потом внутри меня упали заслоны, и сила хлынула вовне, заполняя искрящимся вихрем не только покалеченное тело Лильрина, но и весь двор.

— Дура, сгоришь! — еще успела услышать я, прежде чем алое с золотом заслонило весь мир.

Глава 29

Не знаю, кто там дура, а меня заело злое упрямство. Во-первых, зря я, что ли, столько времени его спасала? А во-вторых, он только-только начал что-то понимать и, может быть, даже угрызаться совестью за то, как был ко мне несправедлив. Но это не точно… а я хочу справедливости! И что, он теперь так просто умрет, весь такой улыбчивый оттого, что совершил подвиг и спас меня из когтей летающего монстра, а потом не дал разбиться о камни? Цаплину гузку ему, а не героическую смерть!

Сгорю, не сгорю… Да не дождетесь! Я так зла, что мне одной этой злости хватит всю крепость вылечить, потом прибить и снова вылечить!

Золотое пламя полыхало вокруг, мне было ужасно жарко и временами казалось, что я действительно горю. Зато в этом пламени растворился ревущий над крышами монстр — здоровенная ящерица с крыльями и когтистыми лапами, которыми она пыталась меня схватить. Растворился Сириан, машущий над нашими головами каким-то дрыном с железкой на конце, с которой в небо улетали синие лучи; растворились высунувшиеся из всех щелей лучники с отравленными стрелами; растворились визжащие на галереях ученицы целителей.